Последнее лето - Елена Арсеньева

Русанов машинально подвинул ей стул, но она опустилась вкресло-качалку.

– Что значит – из первых рук? – пробормоталРусанов.

– Неужели ты не догадываешься, откуда? – В еевзгляде была насмешка. – Семь лет назад я получила письмо от Эвелины…

Русанов смотрел неподвижно. Лидия улыбнулась с издевкой:

– Неужели ты не предполагал, что такое может случиться?

Он покачал головой:

– Ты ей столько наговорила, перед тем как…

– Перед тем как броситься в Волгу? – уточнилаЛидия, с наслаждением наблюдая судорогу, молнией перечеркнувшую еголицо. – Ну да. И что? Все было уже в прошлом. Мы ведь с ней близнецы, а ублизнецов, говорят, существует необратимая тяга друг к другу. Мы близки в любвии ненависти, близки и неразделимы.

Русанов отошел к шкафу и посмотрел в темное стекло. В стеклеотражался высокий понурый человек с клоком волос, повисшим на лбу. Волосы быловидно, а рогов – нет. Он так и прожил жизнь в уверенности, что их никто незаметит, никто о них не узнает…

Теперь все станет известно, мстительная Лидия обнародуетисторию супружеской измены своей сестры везде, где может.

Да на это наплевать! Главное – Шурка, Шурка!

Не может быть…

Или может?

И вдруг Русанов встрепенулся, оглянулся.

Нет… Нет, если бы Лидия хотела заговорить, она бы ужезаговорила. А если она долгие годы молчала, значит… значит, по просьбе Эвелины.Эвелина, конечно, рассказала ей об условиях их соглашения… Наверняка онапросила сестру хранить тайну. И Лидия обязана, должна будет хранить ее!

– Ты переписываешься с ней до сих пор? – спросилРусанов, а про себя подумал: «Они были одно лицо с Эвелиной. Неужели и та досих пор столь же красива?..»

– Конечно, хотя нечасто. Зато мы виделись в прошломгоду в Париже. Я там была в марте. Какой, оказывается, кошмар – парижскаявесна. Там такой холод! Одна радость – тюльпанов и жонкилей много, французы такназывают нарциссы. У Эвелины прекрасная семья, она по-прежнему влюблена в ЭженаЛе Буа, а он в нее. У них очень славный сын. Его зовут, как ты, наверное,догадываешься, Александр, Алекс. Однако Эвелина безмерно скучает по Сашеньке иШурке. И не может простить тебя за то, что ты столь жестоко, нечеловеческижестоко обошелся с ней.

– Я?.. – выдохнул Русанов. – Я… жестоко? Ялюбил ее, я всегда любил только ее! А она… Что было со мной, когда я вернулся вМилан и узнал, что она пропала! Северцев, наш попутчик, тоже ничего не понимал…А потом пришло то письмо. Она назначила мне встречу в каком-то отеле, большепохожем на дворец. Ну да, он же баснословно богат, этот Ле Буа!

– Она писала мне, что не могла забыть Ле Буа с тех пор,как познакомилась с ним на пароходе, где он изображал из себя русскогоухаря-купца. Но старалась быть тебе верной женой, хотя была убеждена, что Шурка– его сын. Понимаешь, у Ле Буа между плечом и шеей есть родинка, приметнаятакая, черная, круглая…

У Русанова пересохло в горле.

Ощупью подвинул стул, тяжело сел.

Все. Лидия не лжет.

Родинка, Шуркина родинка…

– Поверил? – спросила Лидия участливо. –Видно, что поверил… Ну вот, Эвелина рассказывала, что ее томило какое-топредчувствие с тех пор, как у какого-то там молодого итальянца в вагоне изпортпледа выпала карточная колода и у Эвелины на коленях оказался король пик.Она потом украдкой подсунула ту карту тебе – сама не могла объяснить своегопобуждения, а вышло, что как бы напророчила тебе судьбу: появление соперника.Когда она с Северцевыми нечаянно застряла в Милане и все трое ужинали вресторане, она увидела за соседним столиком Ле Буа. Он сидел и смотрел на нее,глаз не сводил. Но не подходил, боялся… Потом Северцев проводил ее в номер, ноона вскоре вышла в фойе. Ле Буа ждал ее. И они поняли, что не могут жить другбез друга…

– Да-да, вот именно. Без меня она тоже не могла жить… Иты не могла… – ехидно хмыкнул Русанов. – И Олимпиада… Все это слова,слова, слова!

– Не слова, Костя, о нет, – вздохнулаЛидия. – Я доказала тебе попыткой умереть, что это – не слова. А Олимпиададоказала тем, что жизнь отдала тебе и детям. Эвелина… Эвелина ради любимогомужчины отказалась от всего, что было ей дорого: от родины и от детей. Нет, этоне слова!

– Значит, не так уж дети были ей дороги, если она ниразу не сделала попытки связаться с ними! – запальчиво выкрикнул Русанов.

Лидия резко выпрямилась и чуть не упала с кресла-качалки.Русанов попытался было поддержать ее, но она оттолкнула его руку.

– Позволь! Что значит – не делала попытки? Но ведьтолько на таком условии ты согласился молчать о вашем браке!

Русанов открыл было рот – что-то сказать, но словноподавился словами.

– Понимаю, – медленно, с презрением проговорилаЛидия, глядя на него снизу вверх. – Ты так привык повторять себепридуманную ложь, оправдывая свой поступок, что и сам в нее поверил в концеконцов. Но я-то знаю все от Эвелины… Знаю, на что ей пришлось пойти, потому чтоты категорически отказался дать ей развод. С тобой она была обвенчана поправославному обряду. Мы были Понизовские, наполовину польки и к тому жекатолички. Ради тебя Эвелина изменила веру, как я потом – ради Никиты. ИмениЭвелина нет в православных святцах – ее окрестили Ольгой – по имени той святой,в день которой она крестилась. И в вашем свидетельстве о венчании записано –Константин и Ольга. Вам говорили перед алтарем: крещается раб Божий Константинрабе Божией Ольге. Об Эвелине нет и помину. Ничего особенного тут нет:например, все Юрии, все Игори, все Егоры в таких же свидетельствах записаны какГеоргии. Ты ни за что не хотел давать развода – вы грешники, прелюбодеи, кричалты им, и живите во грехе. Тогда Эвелина и Эжен решили вообще скрыть факт, чтоона была прежде замужем. Ей не понадобилось даже свидетельства о разводе, чтобывновь обвенчаться – теперь по католическому обряду. Она использовала своистарые, польские метрики. Католичка Эвелина, католик Эжен… Все улажено! Ваши сней венчальные бумаги так и лежат у тебя без всяких отметок о расторжениибрака. К ним только прибавилось фальшивое свидетельство о смерти, которое былокуплено Эженом за огромные деньги… Он был готов на все, только бы заполучитьЭвелину. Она – на все, чтобы остаться с ним. И ты отомстил ей, тывоспользовался их зависимостью от тебя, ты потребовал, чтобы она дала клятву невидеться с детьми, иначе ты сообщишь в консисторию, что ее второй бракнедействителен, и тогда ее сын Александр, француз, будет считаться незаконнорожденным.