Любовь и голуби - Владимир Гуркин

ЖЕНЯ. Мама, у крыльца кто привязан?

СОФЬЯ. Кто?

ЖЕНЯ. Папа к крыльцу Серого привязал! С собакой… Забыла? У крыльца Серый-то!

СОФЬЯ. А-а! На рыбалке! На тот берег умотал! На рыбалку! Даже лучше! Не найдут… Можно подумать, что утонул, если что. А пока думать будут… Они уж до фронта доберутся. Так и сделаем. Поняла?

ЖЕНЯ. Он же правду велел говорить! И удочки… все, в сенях!

СОФЬЯ. А мы их счас куда-нибудь затырим…

Послышался незлобивый лай Серого и смолк.

ЖЕНЯ. Серый лает…

СОФЬЯ. Не успели… Пришли…

ЖЕНЯ. Это кока. Крестную Серый так… встречает.

СОФЬЯ. Да?

Входит АЛЕКСАНДРА.

СОФЬЯ. Правда! (Александре.) По лаю тебя Женя узнала!

АЛЕКСАНДРА. Не лаяла вроде я. Еще не лаяла, но скоро начну. Еще и покусаю… сволочь кой-какую. Или загрызу… к чертовой матери.

ЖЕНЯ. Кока, папа врать не велел, а она им сказать хочет, что на охоту он… Или на рыбалке. Как с ума сошла…

СОФЬЯ. Надо ж время потянуть!

АЛЕКСАНДРА. Крестница, давай-ка сени на засов или на крючок… Че у вас там? Сами пусть ломятся, ломятся… Вот и потянем время.

Женя сбегала в сени и вернулась.

СОФЬЯ. Сломают дверь и все.

АЛЕКСАНДРА. А пусть ломают, починим. Врать-то хуже, юлить-то хужее. Подумают, что мужики наши в бега кинулись, а мы их – ну этих, из органов – запутать, облапошить хотим. Потом пропишут по перво число и тебе, и мне, и всей родове… И до наших, чего доброго, доберутся – ниче не докажешь. Садись и сиди давай.

СОФЬЯ. Не могу! Как сидеть-то?! Сердце – бух-бух, бух-бух…

ЖЕНЯ. Кока, она в обморок упала. Папа ушел – она упала.

АЛЕКСАНДРА. А, ек комарок! Ты че, Соня? Ты держись как-нибудь! Ты че? Попей что-нибудь!

СОФЬЯ. Забыла! Говорила же – что-то забыла! Четушку бате забыла! (Достала из кармана четвертинку с водкой.) В кармане лежит… И забыла! Вот растипопа! Ой, растипопа! Хоть беги догоняй!

АЛЕКСАНДРА. Они уж в Дивьи давно! Уж в лесовозе, поди, в город катят. Четыре часа прошло! Она у нас, Женя, однако, опять брякнется. Сонь, ты не рухнешь тут у нас на глазах? Женя, еще стакан дай-ка. И хлебушка маленько. За мужей наших, чтоб живые да здоровые вернулись. (Разливает водку по стаканам.) Пей, не заполошничай. Че хоронить-то раньше времени? У Пети же все в сердце отзывается, все твои переживания… Выпей… Как валерьянку. И я. До дна, сразу.

СОФЬЯ. А! Правда! Погляди, какая дура-то! Правда, раньше времени-то зачем?

АЛЕКСАНДРА. Чокнемся как следует…

СОФЬЯ. …чтоб живые! Чтоб никакие не раненые… Ну, если вдруг… Чтоб не сильно.

ЖЕНЯ. Вообще никак!

АЛЕКСАНДРА. Никак, Женечка, никак. Правильно.

СОФЬЯ. И побыстрее, чтоб… завершилось.

Выпили.

АЛЕКСАНДРА. У тебя прялка заправлена? Тащи-ка, крестница, прялку, займем себя, отвлекем мать-то… (Женя убежала за прялкой.) И шерсти захвати! Так, вот, Соня… Я шерсть подергаю, ты нитку сучи. Носки Пете с Ваней навяжем, рукавицы…

СОФЬЯ. Варежки?

АЛЕКСАНДРА. Варежки. Не бухает уже?

СОФЬЯ. Кто?

АЛЕКСАНДРА. Сердце не бухает уже?

СОФЬЯ. Ой, полегче, правда. Захмелела даже…

Женя принесла прялку и небольшой мешок с шерстью.

АЛЕКСАНДРА. Садись, девонька, с нами. У-у, какая шерсть ладная у нас. Не шерсть – пух оренбурский. Сегодня Тосю с Катей еще почешем, еще наберем. (Софье.) Сучи-сучи, Соня. Нитка легкая, нежненькая… Это ж не козы, это ж диво дивное…

Во дворе залаял Серый. Лает все сильнее и сильнее.

СОФЬЯ. Пришли.

АЛЕКСАНДРА. А идут они… (Налила водку.) Все ушли на фронт… товарищи! А вы че тут делаете? А вас кака халера по ночам носит? Софья Алексеевна, за мужей наших!

Пьют.

СОФЬЯ. Доча, ты хорошо заложилась? У нас крючок крепкий, кованый.

ЖЕНЯ. Хорошо.

Серый во дворе захлебывается от лая.

АЛЕКСАНДРА (запела). Шел казак через речку домой,

Шел домой молодой, холостой.

Обломилась доска,

Подвела казака,

Зачерпнул он воды

Са-а-пого-о-ой!

Раздался выстрел, и собачий лай оборвался. Стучат в окна, в двери. Стучат все сильнее, все громче.

1949 год. Июль. Вторая половина дня. Двор Рудаковых. Повзрослевшая Женя домывает крыльцо. Из распахнутого окна по репродуктору звучит: «…а я остаюся с тобою, родная моя сторона, не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна!». Отжав тряпку и постелив ее перед дверью, Женя ушла со двора на улицу. Кричит: «Ви-и-и-тя-а-а-а! Ви-и-и-тя-а-а-а!». Вернулась и, подхватив помойное ведро с водой, ушла в огород. Вскоре и оттуда послышался ее крик: «Ви-и-и-тя-а-а-а! До-о-омо-ой! Ви-и-и-тя-а-а-а!» Во двор входит Анна. Поднялась на крыльцо, вытирает о тряпку перед дверью ноги, но, услышав Женин крик, спустилась с крыльца и села на лавку. Вернулась Женя.

ЖЕНЯ. Теть Нюр, ты?

АННА. Я. Но.

ЖЕНЯ. Моих не видела?

АННА. Сына потеряла?

ЖЕНЯ. Витька утащил куда-то. Уже и постирала, и полы вымыла… Все нет. Полдня голодные бегают.

АННА. У нас они, не переживай. Капка их драниками накормила. Вот таку кучу напекла. Все наелись: и мои, и твои. Счас старшие в карты играют, а Вовка твой с сорогой возится.

ЖЕНЯ. С рыбой, что ли?

АННА. Но. В банку стеклянну ему Витька наловил – маленька така рыбеха. (Смеется.) Вовка месит ее, месит, она ускользат… Сидит, заливается, хохочет. Такой забавный парнишка получился.

ЖЕНЯ. Тьфу на тебя. Не сглазь.

АННА. Ты че, я при нем не дивлюсь, молчу.

ЖЕНЯ. Фу-у-у…

АННА. Устала? Ну и передохни. Капа там присмотрит. Передохни.

ЖЕНЯ. Они куда так быстро растут-то?

АННА. Кто?

ЖЕНЯ. Дети. Оставались бы всегда маленькими.

АННА. Ему сколько сейчас?

ЖЕНЯ. Володьке? В сентябре четыре будет. Оё-ё-о! Смотри-ка: в сорок пятом родила, Вите тогда… Четыре с половиной. А теперь уже и ему почти четыре. Володе – четыре!

АННА. Витька в какой класс пойдет? В третий?

ЖЕНЯ. Во второй! В январе восемь исполнилось… Ну да, восемь.