Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Я прекрасно представляю себе, что ты пережила, мама, — пробормотал он. — Какое ужасное чувство, что ты не такой, как все порядочные нормальные люди, которые движутся по проторенному пути…

Бетти озадаченно посмотрела на Симона. Она спрашивала себя, почему этот красивый парень в расцвете сил, который обычно делал все, что ему было угодно, произносит такие речи, причем таким грустным голосом.

— Да что с тобой? — удивилась она. — Жизнь тебя балует, у тебя прелестная невеста, у вас уже есть дом и вся обстановка, а еще ты сможешь возделывать земельные участки, которые Шарлотта получит в наследство.

— Ну конечно, мама, все так и будет! — улыбаясь, согласился Симон.

— И я надеюсь, ты скоро сделаешь меня бабушкой, — добавила она наигранно веселым тоном.

Он вздохнул, не ответив. Он не мог открыть матери самое потаенное. Она и так невыносимо страдала.

— Если отец станет изводить тебя, скажи мне, — попросил он. — Твой покой напрямую зависит от твоего молчания. Обещай мне, что до конца будешь настаивать на своей невиновности. Ради Эдмона и Мари! Моя сестренка все время боится, что вы с отцом начнете ссориться. Ты видела, как она дрожит, как только повышают голос? Мари — девочка тонкая и неглупая. Лучше всего было бы отдать ее в закрытую школу…

— Господи, откуда у нас такие деньги? — жалобно произнесла Бетти. — И потом, я предпочитаю, чтобы она жила дома. Когда родится ребенок, мне понадобится помощь.

— От кого этот ребенок? От отца или от Трамбле? — спросил он совсем тихо.

Мать заплакала навзрыд. Ее щеки стали пунцовыми, она опустила голову.

— Откуда мне знать? — ответила она. — Я молюсь каждый день, чтобы это оказался ребенок Жозефа. Иначе, боюсь, я не смогу его полюбить, этого бедного младенца.

На пороге подсобного помещения за кухней, которое выходило во двор, кто-то затопал ногами. Бетти бросила испуганный взгляд на дверь, закрытую толстой портьерой.

— Вот и они! — сказала она. — Ты не едешь в Роберваль, сынок? Сегодня вечером Эрмин будет давать концерт в санатории.

— Нет, не еду! — отрезал он. — Шарлотта там, у Талы. У меня нет желания развлекаться.

Вошла продрогшая Мари и бросилась к плите. Потом появился Жозеф с горшком молока в руках, в глубине его темных глаз горел злобный огонек.

— Ну что, вы вдвоем славно потрепались? — бросил он. — Все еще хнычешь, Бетти? Лучше ужин сготовь. Я голоден! А ты, здоровый обалдуй, накрой на стол, раз ни на что другое не годишься, кроме как сидеть пришпиленным к мамочкиной юбке в двадцать пять-то лет!

Симон посмотрел на отца с нескрываемым презрением. Жозеф Маруа воплощал все то, что его сын больше всего ненавидел. Но он послушался, не произнеся ни слова. Он, как и Бетти, считал себя преступником и сутулился под тяжестью собственной вины.

Роберваль, авеню Сент-Анжель, пятница, 2 февраля 1940 г., в тот же вечер

Эрмин готовилась к концерту в санатории. Шарлотта ее гримировала, и им обеим это нравилось. Столько вечеров они провели вот так, вместе, в уборной, среди развешанных блестящих сценических костюмов, пудры, румян и париков!

— Да, хорошее это было время, — вздохнула молодая женщина. — Особенно в «Капитолии». Как я любила Квебек и всех в театре! Помнишь, как мы смеялись с Лиззи? А Октав Дюплесси? До чего он был забавный, как он придирался к нам из-за твоей помады! Утверждал, что мы неправильно выбрали цвет.

— Да, нам было весело! Особенно тебе, потому что я-то должна была потом идти на сцену, полуживая от страха.

Они обменялись заговорщическими взглядами. Бывшая гостиная семейства Дунэ, переделанная в жилую комнату, не отличалась роскошью, но в ней было разлито приятное тепло.

— Я говорю себе, что никогда в моей жизни больше не будет ни театральных кулис, ни ужинов в шикарных ресторанах, ни приемов в дорогих отелях. Я ведь разделяла все это с тобой, Мимин, но теперь лишусь всех этих привилегий. Даже если ты подпишешь новые контракты и поедешь в Квебек, я буду замужем и мне придется остаться дома.

Эрмин запрокинула голову, пока Шарлотта пуховкой наносила ей на лицо рисовую пудру.

— Никто не заставляет тебя выходить замуж! — воскликнула она. — И жалеть не о чем, раз ты любишь Симона. Но тем не менее подумай еще как следует. Я хорошо тебя знаю и боюсь, что тебе надоест жить почти круглый год в заброшенной деревне, с мужем, который только и мечтает, что обрабатывать свой огород, растить поросенка и доить корову. Ты ведь так ценила бурную городскую жизнь, как бы тебе не зачахнуть!

Шарлотта принялась расчесывать ослепительную белокурую шевелюру подруги и мечтательно заявила:

— Постараюсь родить побыстрее, может быть, уже в следующем году. Буду заниматься домом, готовить и возиться с ребенком.

— Только больше не играй с огнем, сумасбродка! — ответила Эрмин. — Когда мама рассказала мне по телефону о твоих подвигах, я расстроилась. Но не волнуйся, мы поможем тебе обустроиться. Ты почти член семьи. Решено, мы оплатим капитальный ремонт.

— Но это неудобно, — запротестовала девушка, — наверное, Симон не согласится.

— Я сама разберусь! А как Бетти? Я знаю, с маминых слов, что она страшно огорчена отъездом Армана.

— Ну какой же он эгоист! — не преминула заметить Шарлотта. — Мог бы сперва подождать, пока мать родит, а потом уже идти в армию! Как говорит Симон, Арману на всех наплевать, даже на собственную мать, которой осталось три месяца до родов.

Эрмин выпрямилась и внимательно оглядела свое лицо в карманном зеркальце. На ней было черное бархатное платье, которое она уже надевала на Рождество, а белоснежную кожу оттеняло жемчужное колье, надетое специально по такому случаю. Но собственная внешность ее мало интересовала, ее волновало другое. Молодая женщина спрашивала себя, что же произошло в прошлый вторник в Валь-Жальбере; что именно побудило Армана уехать так далеко от родного дома. Он принял это решение буквально за несколько часов. Даже учитывая взрывной темперамент, на него это было непохоже.

— Я не жалею о последствиях этого пожара, — добавила Шарлотта. — Симон задержался в Робервале и вернулся поздно. Разумеется, он не нашел ничего лучше, как обвинить меня. Я ушла, с трудом сдерживая слезы. Наверное, он почувствовал угрызения совести, потому что пришел к твоим родителям и умолил Лору разрешить ему подняться в мою комнату. До чего же я удивилась, когда он вошел! Я рыдала у себя на кровати. Говорила, что мой жених меня не любит, но он…

— Что он?.. — спросила заинтригованная Эрмин.

— Мимин, Симон наконец повел себя как настоящий влюбленный. Он меня утешал, целовал, и на этот раз уже не в щеку. Я была так счастлива. Что может быть лучше поцелуя любимого человека! Он говорил мне такие ласковые слова…

Эрмин умиленно слушала. Ее успокоил рассказ Шарлотты, поскольку она сомневалась, что Симон действительно любит девушку. «Может быть, он слишком робок? — думала она. — Но ведь у него было столько романов…»