Ашборнский пастор - Александр Дюма

Однажды, когда я сидела возле Бетси, они подняли такой шум, что при виде муки, отразившейся на ее лице, я решила спуститься и, как ни неприятно было мне говорить с их родителями, обратиться к ним с просьбой хоть на несколько дней унять своих крикунов.

У двери я увидела какого-то нищего, который словно ждал моего появления.

Он протянул ко мне ладонь.

Я дала ему монетку со словами:

— Помолитесь за моего умирающего ребенка!

— Мне известно, что в двух льё отсюда, в долине Нар-берт, есть пастух, обладающий чудодейственными тайнами, — отозвался нищий.

— Тайнами, благодаря которым юные девушки могут избежать смерти? — вскричала я.

— По крайней мере, я сам видел, как многие из них выздоровели.

Обеими руками я схватила этого человека.

— Друг мой, где этот пастух? Где он? — спросила я.

— Дайте мне шиллинг, и я отправлюсь за ним, — ответил нищий.

У меня оставалось только шесть шиллингов, но это уже не имело никакого значения. Как было сказано, дочь моя уже не ела и не пила, так что я чувствовала себя такой богатой, как если бы имела двадцать тысяч фунтов стерлингов!

Я дала шиллинг нищему.

— Когда же этот пастух будет здесь? — спросила я его.

— Через два часа, — ответил он.

— Идите же, друг мой, я буду вас ждать. И я поднялась к Бетси.

Я забыла, ради чего спускалась; впрочем, заметив меня, оба мальчика перебежали на противоположную сторону площади с криками:

— Дама в сером! Дама в сером!

Когда я вошла, у Бетси глаза были открыты; она словно искала меня взглядом.

— Матушка, зачем ты выходила? — спросила она. — Ты же знаешь, что мне ничего не нужно.

— Это так, дитя мое, но мне нужна надежда, и я надеюсь. Больная грустно улыбнулась.

— Знаешь, дитя мое, — сказала я, — у двери мне встретился нищий, и я дала ему милостыню.

— Ты хорошо сделала, матушка; Библия гласит: «Подающий бедным ссужает Всевышнего».

— Этот нищий пошел за пастухом, у которого есть секреты излечения болезней, и сегодня вечером они оба будут здесь.

Бетси покачала головой.

— Значит, ты не веришь в знание? — спросила я.

— Матушка, разве ты не слышала, что сказал врач?

— Значит, ты не веришь в чудо?! Ведь ты же веришь, что Господь вернул Иаиру его дочь, веришь, что он вернул Марфе ее брата. Так вот подумай, плакали ли они, молились ли они больше, чем я!

— Нет, матушка, я знаю, что ты любишь меня так, как ни одна мать не любила свою дочь, но время чудес миновало; Христос вознесся на Небо и является нам только в виде священных символов — вина и хлеба; его приход в мир людей принес свои плоды; дух и душа половины людей, населяющих землю, живут этими плодами. Будем же боготворить Христа, матушка, но не будем больше просить его о том, чего он дать нам не может.

И затем, скрестив на груди руки, она начала молиться вполголоса:

— Иисусово сердце, в коем мы обретаем покой наших Душ; Иисусово сердце, наша сила и наше прибежище в день скорби; Иисусово сердце, полное сострадания к тем, кто к тебе взывает; Иисусово сердце, в час моей смерти смилуйся надо мной и особенно над моей матушкой!

И после этой молитвы, для которой она, по-видимому, собрала последние свои силы, Бетси впала в глубокое забытье.

Она все еще спала, когда в дверь тихонько постучали.

Я открыла дверь.

Передо мной стояли нищий и пастух из Нарберта.

Я настежь распахнула перед ними дверь, как будто это явились король и его посол.

Пастух был человек лет пятидесяти, с уже седеющими волосами, в одежде горца.

Физиономия его выражала странную смесь хитрости и алчности.

Заметив это, я сохранила надежду, но потеряла доверие.

Он подошел к кровати, где лежала Элизабет.

Мне хотелось рассказать ему о ее болезни, объяснить, что испытывала больная, поведать об этих снах, этих галлюцинациях, этом ясновидении.

Гость остановил меня.

— Мне не надо рассказывать, я и так все знаю, — заявил он. — Только вы послали за мной слишком поздно.

— Слишком поздно? — переспросила я, охваченная тревогой.

— Никогда не бывает слишком поздно, пока хоть остаток жизни теплится в нас; иногда я из последней искорки разжигал целый костер.

— Так вы на что-то надеетесь?

— Я сделаю все, что смогу… Но…

— Что — но?

— Но у меня нет нужных трав, и мне придется их раздобыть… Деньги у вас есть?

— Увы, оглянитесь и вы увидите, как я бедна!

— Однако вы дали шиллинг человеку, который пришел за мной.

— Я дала ему то, что он попросил. У меня осталось четыре шиллинга? Хотите их?

— Мне нужно десять.

У меня потемнело в глазах.

— Очень жаль, — сказал нищий, — но, если он просит десять шиллингов, значит, ему нужно десять шиллингов.

— Друг мой, — промолвила я, протягивая пастуху все, что оставалось от гинеи, — вот четыре шиллинга, и, если вы их возьмете, клянусь вам, у меня останется только эта маленькая монета, с которой, как я хочу, меня похоронят.

При виде денег в глазах пастуха блеснул алчный огонь. Он протянул руку, словно желая взять деньги.

Но, сделав над собой усилие, он возразил:

— Нет, с четырьмя шиллингами я ничего не смогу сделать.

— О, — поддакнул нищий, изобразив на лице сострадание, — какой это грех — из-за отсутствия нескольких шиллингов видеть, как умирает столь чудное дитя!

— Увы, — вырвалось у меня, — если бы я могла расплатиться кровью из моих вен, — Бог мой, ты тому свидетель, — я тотчас вскрыла бы их!

— Неужели в деревне или в окрестностях у вас не найдутся друзья, готовые дать вам взаймы шесть шиллингов? — спросил нищий.

Посмотрев на этого человека, я подумала: на какие же средства живет он сам? На подаяние? Однако он рослый и сильный. Вместо того чтобы подавать ему милостыню, следовало бы сказать: «Ступайте-ка трудиться, друг мой».

Если его не поставили на место, значит, для него нашлось еще на земле несколько добрых и жалостливых сердец.

И тут в душе у меня промелькнула надежда.

— Хорошо, друг мой, — сказала я пастуху, — приходите через два часа; я постараюсь найти шесть шиллингов.

— Мне нужна прядь волос вашей дочери и лоскут белья, которое она на себе носила.