Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Тем не менее тебе следовало бы написать Лоранс письмо, чтобы извиниться перед ней.

– Я об этом подумывал, но в конце концов – скажу тебе честно – просто об этом забыл. Все произошло так быстро! Наш первый ужин вдвоем, наша экскурсия в Ла-Бе… Затем случилось это ужасное несчастье – умерла Шарлотта.

Эстер распахнула окно и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Хотя она и была обязана хранить профессиональную тайну, ей захотелось открыть Овиду правду о том, при каких обстоятельствах умерла Шарлотта.

– Давай не будем больше говорить о грустном, – сказала она. – Завтра мне нужно найти того, кто установит мне замки на дверь, выходящую на улицу, и на дверь, выходящую в сад. Я никогда не привыкну к этому вашему квебекскому обычаю не запирать двери на ключ. Я хочу чувствовать себя в безопасности и не бояться, что ко мне кто-то может зайти без спроса вечером или даже днем.

– Я поговорю об этом с кузнецом – месье Дюфуром, – и он посоветует тебе какого-нибудь слесаря. Извини меня, моя дорогая, но я предпочитаю лично за это не браться, а то еще сделаю что-нибудь неправильно. В данный момент ты ничем не рискуешь, потому что рядом с тобой я. Я защищу тебя даже от комаров, которые прилетят в эту комнату несметными полчищами, если ты оставишь окно открытым. Иди ко мне, я тебя обниму.

Овид обхватил Эстер руками, обвил вокруг своего указательного пальца прядь ее черных – шелковистых и блестящих – волос и поцеловал ее в губы.

Валь-Жальбер, Маленький рай, тот же вечер

Людвиг закончил сортировать свои вещи. Он повесил полотняную сумку на плечо и в последний раз окинул взглядом дом, в котором пережил очень много и радостей, и горестей. Киона сказала правильно: те зимние месяцы, которые он провел когда-то в этом доме, оказались самым прекрасным временем его юности. Они с Шарлоттой страстно любили друг друга, и получаемое ими обоими удовольствие становилось еще более пикантным оттого, что они пренебрегали существующими в обществе запретами. Это была своего рода игра в прятки, в которую им приходилось играть с семьей Шарденов, жившей в ту эпоху в этом доме, и с Онезимом Лапуантом.

Людвиг со вздохом заглянул в уголок под лестницей, где спала старая ездовая собака по кличке Мало, увязавшаяся за ними в тот вечер, когда они пустились в бега после того, как Ламбер, племянник Шарлотты, их «застукал».

«Да, очень приятные воспоминания! – подумал Людвиг. – Чтобы как-то скоротать время, я писал по-немецки обо всем, что со мной происходило, в записную книжку. Куда же она подевалась, эта записная книжка?»

Он прихватил также игрушку Томаса – ослика, запряженного в повозку. Он когда-то зимним вечером сам вырезал эту игрушку из дерева на берегу Перибонки, а затем ее красиво разукрасила Лоранс. Предаваясь ностальгическим воспоминаниям, он направился большими шагами в комнату, в которой умерла его супруга. В этой комнате был наведен идеальный порядок. Узкая кровать куда-то исчезла, как будто здесь ничего трагического и не происходило. Однако Людвигу показалось, что он снова видит ту жуткую сцену: молодая мертвенно-бледная женщина лежит, свесив одну руку с кровати – лежит так, как будто спит. Врач заявил, что она не почувствовала никакой боли. Кровотечение вызвало у нее постепенное ослабление организма со смертельным исходом.

– Шарлотта! – воскликнул он. – Не знаю, слышишь ли ты меня там, где теперь находишься. Я тебя прощаю. Да, я тебя прощаю. Мне необходимо это сделать в память о той любви, которая у нас с тобой была, и ради наших двоих детей. Прощайте, Frau[30] Бауэр. Прощай, моя маленькая Шарлотта!

Произнеся эти слова душераздирающим тоном, Людвиг вышел из дома и, сев в автомобиль, поехал, опасаясь в глубине души, что Киона не придет туда, где они договорились снова встретиться. Однако она ждала его, сидя у дороги на заросшем травой склоне.

– Ну, как там поживает твой конь? – спросил Людвиг, как только Киона села на переднее пассажирское сиденье.

– Хорошо. Он передал мне немного своей силы и спокойствия, – тихо ответила Киона. – Его жизнь ему нравится: хороший луг, общение с другом Базилем, нашим старым пони, свежая вода… Но он скучает по мне. Так он мне сказал.

– Ты можешь читать и мысли животных?

– Да, могу, и ты это уже знаешь, потому что я рассказывала об этом в тот вечер, когда вернулась в Роберваль.

– Меня тогда там не было. Я возился со своими малышами здесь. Киона, я беспокоюсь о тебе.

Она молча кивнула. Черты ее лица были напряжены из-за тех душевных мучений, которые она сейчас испытывала. Людвиг повернулся и внимательно на нее посмотрел.

– Мне кажется, ты больна, – сказал он. – Киона, я знаю тебя очень хорошо. Мы ведь за последние несколько лет провели много времени вместе. Раньше ты часто смеялась, много улыбалась, и это было для всех нас все равно что солнечный свет. Ты иногда говорила что-то ужасное, но сама при этом не испытывала страха. Что заставило тебя так сильно измениться? Этот парень-индеец Делсен? Ну же, расскажи мне. Мне кажется, что ты на меня за что-то злишься. Я сделал или сказал что-то такое, что тебе очень не понравилось?

Киону эти слова Людвига сильно встревожили. Они затронули очень болезненный для нее вопрос, и она стала возражать увещевательным тоном:

– Нет, Людвиг, зря ты так думаешь. Но вообще-то я очень несчастна. Кроме того, меняюсь не только я одна – меняется весь мир, который окружает нас. Мне хотелось бы вернуться в прошлое, снова стать маленькой девочкой, которая разъезжает на своем пони по улицам Валь-Жальбера и которую ты частенько вспоминаешь. К сожалению, мы все выросли – и я, и Акали, и Лоранс, и Нутта. Сейчас я чувствую себя хорошо только в компании детей. Рядом с ними я не испытываю никакого страха. Мне нравится заставлять их смеяться и ласкать их.

Людвиг покачал головой, ничего не говоря. Ему не хотелось перебивать ее: он полагал, что ей нужно дать возможность высказаться. Они свернули с второстепенной дороги на более оживленную трассу, пролегающую вдоль озера Сен-Жан.

– Я не знаю, какая меня ждет судьба. Несмотря на все мои экстраординарные способности, у меня нет об этом ни малейшего представления. Эрмин упрекает меня за то, что я решила больше не ходить в школу, а Лора считает глупым мое намерение использовать дар ясновидения для того, чтобы помогать людям, живущим и в нашем регионе, и за его пределами. Насколько я поняла из прочитанной мной специальной литературы, я и в самом деле являюсь медиумом. Если кто-то решил наделить меня экстраординарными способностями, то, несомненно, ради того, чтобы я приносила помощь человечеству, разве не так? Однако из-за того чертового сна я не смогла предотвратить смерть Шарлотты.

– Нет, ты ошибаешься, это произошло не по твоей вине. Врач высказался по данному поводу вполне однозначно. Даже если бы она легла в больницу, то все равно бы умерла. Никто не может вернуть кровь человеку, если он потерял ее уже слишком много.