Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

Ремезов все это понимал прекрасно, так что и впрямь оставался только один шанс – дельтаплан.

Еще б только в верхний двор выбраться!

Молодой человек пытался было заклинить и засов, тот, что запирал дверь его камеры. Увы – не вышло, времени не было, да и коридорный тюремщик оказался новый, не из знакомых. Странный такой тип, с бледным, каким-то синюшным лицом, но широкоплечий, кряжистый и, видимо, очень сильный; как отметил про себя Павел, выглядел коридорный, как бывший штангист.

Дверь с лязгом захлопнулась за спиною, противно скрипнул засов. Ремезов растянулся на жестком ложе – спасибо судье, хоть такое дали, иначе б пришлось спать на полу, на старой соломе, а это подстилка та еще – так и до радикулита недалеко или до воспаления легких, болезни по сим временам абсолютно смертельной.

Узнику не спалось, он все ворочался, думал. Все о том же – как выбраться? Выходило пока – никак, оставалось надеяться лишь на завтрашний день… и что-то такое придумать. Может, сказать, что – день рождения, или день ангела, и попросить палача Винченцо принести побольше вина? Или…

Чу! Ремезов вдруг насторожился – показалось, что чуть слышно скрипнул засов. Вспомнив все, о чем предупреждал все тот же палач, Павел на цыпочках подошел к двери… Точно! Засов-то кто-то осторожненько отодвигал! Потихоньку, явно стараясь не привлекать внимания.

Мигом сообразив, узник бросился к ложу, набросал горкой солому, набросил покрывало, так, чтоб, если посветить из коридора факелом, казалось, будто здесь кто-то спокойно спит.

Снова скрип… На этот раз – дверь! Павел затаился в углу. Дрожащий свет факела упал на каменный пол быстро расширяющейся оранжевой полосою… Кто-то вошел.

Тюремщик. Тот самый «штангист» коридорный, новенький. В левой руке стражник держал факел, в правой – короткий обнаженный меч… Которым и рубанул со всего размаху по спящему… якобы спящему… узнику, целя в шею… Взметнулась из-под разрубленного покрывала солома, тюремщик не выдержал и громко чихнул… В тот же момент Павел схватил любезно предоставленное судьей полукресло и изо всех сил треснул «штангиста» по голосе. Тюремщик тяжело повалился на пол. Туда и дорога!

Теперь уж долго думать не приходилось: по-хозяйски подобрав меч, вывалившийся из руки потерявшего сознание стражника, Павел покинул камеру, осторожно прикрыв за собой дверь и не забыв задвинуть засовец, и в самом деле жутко скрипучий…

Что ж ты не смазал уключины маслом? – вспомнив старую песню, ухмыльнулся на ходу Ремезов.

Коридор беглец миновал довольно быстро, лишь чуть задержавшись у выхода на средний двор – где-то рядом вдруг послышались приглушенные голоса. Ага, вот удалились… теперь – можно, теперь – пора!

Стрелой проскочив к лестнице, Павел в три прыжка оказался у двери, той самой, с заклиненным замком. Открылась легко, слава богу, не скрипнула… Ударили по глазам звезды! И луна все так же светила, яркая, как… как там сказал начальник стражи-то?

Ладно… Теперь быстро за дело! Снять навес… примотать проволокой… тщательней, тщательней, спешить никуда не надо… ага… Ну, вот, вроде – около дела… Теперь этим ремешком привязаться. Вроде удобно. И даже куда солиднее, чем тогда, с Демьянкой Умником…

– Ну, Господи, помоги!

Перекрестившись, беглец взобрался на парапет, поймав крыльями ветер… Лениво качнулась луна. Чуть сместились звезды… Ударило в голову небо.

Осень 1243 г. Рим. Тибуртина

– О, нет, нет, Марио, я так боюсь!

– Чего ж тогда звала?

– Мой муж… он мог как-то прознать! Вдруг подослал шпионов?

– Да как он прознает-то? Тем более – это ведь вилла моего друга, а не твоего.

– Вилла… скажешь тоже. Что-то душно, открой лучше ставни… хотя нет, нет! Сначала затуши свечу… Дай, я сама затушу! Уфф!!!

Набрав побольше воздуха, миловидная женщина лет двадцати пяти, пухленькая, с темными кудряшками и большой грудью – этакая и в самом деле милашка – дунула на тускло горевшую свечку, хорошую, восковую, не какую-нибудь там дешевку. Желтоватое пламя дрогнуло, но не погасло, а наоборот, разгорелось еще больше. В просторной комнате сразу стало светлее, можно уже было разглядеть висевшие на стенах тарелки с узорами, большой, обитый начищенными до блеска медными полосами, платяной сундук, под широким бархатным балдахином кровать с резными – львиными лапами – ножками, обеденный стол и узенькие скамеечки, на одной из которых, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое – уже упомянутая выше милашка, которую любому мужчине так бы и хотелось ущипнуть за пухленький бочок или за какое другое место, и молодой парень – высокий, плечистый, с круглым приятным лицом, обрамленным соломенными – копной – волосами.

Судя по одежде – короткая зеленая куртка из толстого бархата, узкие, добротного сукна, штаны-чулки, башмаки свиной кожи и такой же пояс – молодой человек принадлежал к тому самому кругу людей, коих называли небогатыми пополанами или «недонобилями», короче говоря – средней руки буржуа, купеческий приказчик, или даже и сам торговец, а может быть даже – несмотря на молодость – и мастер, причем не какой-нибудь там кожемяка, а человек куда более уважаемый, скажем – краснодеревщик или ювелир.

Женщина – красотка с белоснежною кожей – по виду выглядела простой крестьянкой, что было, однако же, далеко не так – опять же, судя по белой коже. А как крестьянка укроет свое лицо и руки свои от палящего солнца? А никак. Вот и ходят – смуглые, а эта… А эта была краса, и та еще хохотушка, несмотря на всю пикантную ситуацию – эти двое явно были любовниками, наконец, оставшимися наедине.

– Ой, хи-хи, какая смешная от тебя тень, Марио! Смотри-смотри – и нос какой длинный. А ведь он у тебя вовсе не такой.

Парень обнял подругу за талию:

– О, любовь моя, Маргарита, дай я тебя поцелую!

– Целуй же! Чего спрашиваешь?

Женщина томно прикрыла глаза и откинулась… но вдруг вздрогнула, снова к чему-то прислушиваясь.

– Кажется, там, в саду, кто-то ходит.

– Да не может там кто-то ходить, милая! Отъезжая, мой друг Альберто вместо сторожа поручил охранять его виллу мне!

– А слуги? Они не могли остаться?

– Не могли. Все слуги уехали с Альберто в Пизу по торговым делам. Они ж все – приказчики, мой друг не держит чисто домашней прислуги, зачем зря платить? Хотя я давно советовал ему купить молодого невольника… или лучше невольницу, какую-нибудь страстную мавританку…

– Что-что? – Маргарита неожиданно улыбнулась, потянувшись, как домашняя кошка. – Так ты считаешь – это только лишь мавританки страстные?! Ну-ну…

Марио упал на колени:

– С тобой, моя милая, не сравнить никого! Дай… А, впрочем, чего я спрашиваю-то?

Руки парня тут же полезли любовнице под юбку, Маргарита томно закатила глаза… и тут же вновь вскрикнула: