Клинки императора - Брайан Стейвли

– Она из Присягнувших Черепу. – Каден почувствовал, как мышцы на его спине и плечах напряглись при звуке этих слов. Монах продолжал голосом, звучавшим словно скрежет напильника по камню: – Она жрица Ананшаэля. Ее божество – Бог Смерти.

Тристе быстро отступила на шаг назад.

– Нет, – медленно сказал Каден, качая головой. Он старался обдумать ситуацию тем способом, которому его обучили. – Нет. Это не имеет смысла. Присягнувшие Черепу только убивают, а она спасла мне жизнь.

– Если она и спасла тебя, то лишь потому, что ей за это хорошо заплатили, – проскрежетал монах. Он повернулся к женщине: – Скажи мне, что я не прав, убийца.

– Нет, ты прав, – спокойно отозвалась Пирр. – И в любое другое время я с радостью провела бы это напоенное солнцем весеннее утро, узнавая новые подробности о своих собратьях по путешествию, но Ут все еще жив.

Она поморщилась, словно признание этого факта вызывало у нее досаду.

– Мне давно не приходилось убивать людей в полном доспехе и, боюсь, я несколько растеряла свои навыки. Если ты не хочешь закончить так же, как Фирум, я бы предложила двигаться дальше.

– Ты с нами не пойдешь, – ответил Тан железным тоном.

Пирр подняла бровь.

– Единственный вопрос в том, пойдешь ли с нами ты. Мне заплатили за то, чтобы вызволить императора. Никто ничего не говорил о жизни пожилого монаха или полураздетой шлюхи. – Взглянув на Тристе, она добавила: – Прошу прощения, разумеется.

– Кто тебе заплатил? – спросил Каден.

– Без понятия, – отозвалась она, пожав плечами. – Клиенты платят Рашшамбару, и Рашшамбар кого-нибудь посылает. Так выходит аккуратнее… Итак, кто идет дальше, а кто умирает?

Тан крепче сжал свой накцаль, и хотя Пирр, казалось, даже не заметила этого, Кадена охватило внезапное неодолимое предчувствие, что вот-вот на его глазах разразится схватка – жестокая, смертельная схватка.

– Мы идем все вместе, – твердо сказал Каден, поглядев в глаза сначала Пирр, потом Тану. – Может быть, она и жрица Ананшаэля, но она на нашей стороне.

Он заставил себя не смотреть на обмякшее тело Фирума, не думать о том, как эта темная сталь пронзала его мягкую плоть. Все его существо кипело от чувства вины и страха; однако если сейчас ему не удастся склонить своего умиала к согласию, то будет убит кто-нибудь еще. «А возможно, убьют нас всех».

– Несколько часов назад имперский посол тоже был на твоей стороне, – прорычал Тан. – Не стоит так спешить, называя людей своими друзьями.

– Я не говорю, что она мой друг, – ответил Каден, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Я говорю только, что пока мы можем идти вместе. Когда погоня отстанет, мы решим, что делать дальше.

– Я с ней никуда не пойду, – сказала Тристе. С тех пор как Тан раскрыл настоящее занятие Пирр, Тристе не отрывала от нее взгляда, как если бы та была ядовитой змеей, готовой к броску, и теперь Каден заметил, как побелели костяшки ее пальцев, сжимающих стержень подсвечника. – Я лучше пойду одна, чем в компании Присягнувшей Черепу!

Пирр помахала перед ней ножом.

– Очевидно, я выразилась не настолько ясно, как мне казалось. Нет такого варианта – чтобы ты «пошла одна». Если ты нас покинешь, тебя схватят и ты расскажешь им, кто я такая, что уменьшит наши шансы на успех. Итак, я повторю еще разок – пожалуйста, постарайся хотя бы сейчас все уяснить: либо ты идешь с нами, либо я отправляю тебя к богу.

Каден схватил Тристе за запястье, боясь, что девушка попытается сбежать.

– А если мы все пойдем с тобой, – осторожно спросил он, – ты не причинишь им вреда?

Пирр простодушно развела руками:

– Ну я же сказала, разве нет? Кроме того, я никогда никому не причиняю вреда. Я только убиваю.

Тан покачал головой.

– Ты не сможешь ничего у нее выторговать; переговоры тут бесполезны. Жрецы Ананшаэля не верны никому, кроме своего кровавого бога. Эта твоя спасительница не имеет ни жалости, ни сострадания.

– Звучит похоже на одну закрытую монашескую секту, с которой я недавно имела несчастье столкнуться, – отозвалась убийца, приподняв бровь.

– Вопрос не в эмоциях, а в том, кому ты предана, – ответил Тан. Он повернулся к Кадену. – Ты видел в этой женщине колебание, когда мы сообщили ей, что ее муж погиб?

– Хакин не был моим мужем, это была просто история для прикрытия, – сказала Пирр. – Но мы не раз работали вместе. Он был честен, по-своему добр, хотя и грубоват, и убийственно владел своим арбалетом. Мне будет не хватать его, монах, но я не собираюсь плакать о нем. Бог приходит за всеми.

Каден набрал в грудь воздуха.

– Твой контракт предписывает тебе меня спасти. Значит, ты не станешь убивать Тана или Тристе, если я тебе скажу не делать этого?

Женщину, казалось, позабавила эта идея.

– Мне заплатили за то, чтобы ты остался жив, а не за то, чтобы я подчинялась твоим приказам! Император, мясник или бродяга – все умирают примерно одинаково, и служители бога не делают между ними различий. – Она помедлила. – Впрочем, монах, похоже, знает эти горы, а девчонка… девчонку, возможно, тоже еще удастся использовать. Я не возражаю, если они присоединятся к нам, по крайней мере сейчас.

Каден повернулся к Тану.

– Помнишь, что всегда говорил Нин? «Истина – это просто прямая линия между двумя точками». Сейчас самая прямая линия для всех нас – держаться вместе и двигаться дальше, вверх по этому распадку.

Тан задумался. Его темные глаза смотрели твердо и непрони-цаемо.

– Вверх, – наконец сказал он, поворачиваясь к тропе.

– Вверх, – повторила Пирр и изумленно покачала головой: – Почему всегда нужно двигаться вверх?

Валину доводилось в ходе своего обучения бывать среди неприветливых ландшафтов: ледяные Ромсдальские пики к югу от Фрипорта, обжигающие пески пустыни Сегир, ханнские джунгли к северу от Поясницы; но ничто из этого не было столь обширным и устрашающим, как Костистые горы. Название было более чем уместным: белые гранитные осколки вонзались в облака, словно кости самой земли, раздробленные и торчащие вверх, протыкая тонкий слой почвы. Там, где заканчивалась белизна гранита, начиналась белизна снега и льда – ледники и сераки, острые карнизы, окаймляющие высокие гребни, котловины с грязным снегом, питающие белые пенящиеся речки. Они шли без конца, эти горы, один зубчатый гребень за другим, словно вытравленные на застывшем бледно-голубом небе.

У них ушло четыре дня, с часовыми остановками время от времени – на отдых птице, на то, чтобы добраться до южных предгорий. Невзирая на предельную усталость – обычную для кеттрал, полет дался им легче, чем любое из тренировочных заданий. Если бы Валин забыл, что послужило причиной их путешествия, забыл о том, что ждало их впереди, это можно было бы считать приятным тренировочным упражнением в отдаленном уголке мира. Однако это было не упражнение. После того что они сделали, упражнений у них больше не будет.