Калигула - Зигфрид Обермайер

— Сдавайся, Кукулл!

Тот еще раз приподнялся, бросил пристальный взгляд на Сабина, на стоящих за ним людей, медленно перевернулся, встал на четвереньки, как большой тяжелый жук, подполз к краю скалы и скатился вниз, в пропасть.

Сабин повернулся к промокшим под дождем легионерам.

— Кто хочет, может спуститься вниз и, если есть необходимость, добить его. Принесите потом его труп к казарме, я подойду туда позже.

Перед домом Ливиллы не было охраны, похоже, происшедшее заставило солдат забыть, зачем они находились на острове.

— Он мертв? — встретили его вопросом.

— Похоже, опасности он больше не представляет.

Ливилла подошла ближе.

— Да ты в крови! — Она подтащила его к окну и осторожно приподняла рукав. — Вы дрались?

Сабин кивнул.

— Рана неглубокая, но проходит от локтя почти до кисти руки. Миртия, принеси что-нибудь для перевязки!

Он подошел к двери.

— Юная девственница спасает раненого героя, так? Нет, уж слишком банально — ты не юная девственница, а я не герой. Если бы Кукулл немного думал головой, я бы сейчас лежал под дождем, а так его погубила собственная злоба. В казарме обо мне позаботятся, и завтра я навещу тебя снова.

Ливилла смотрела на него с насмешливой улыбкой, как смотрят женщины на упрямых мужчин.

— Как хочешь, Сабин. Но все же юная девственница благодарит героя за чудесное спасение. Собственно, я должна тебе со вчерашнего дня дать ответ. Я верю тебе, Сабин, в душе доверяла уже с самого начала, но в моем положении без осторожности нельзя. Ты же знаешь, как непрочно сидит моя голова, ведь однажды Калигула наверняка придет к выводу, что самая лучшая сестра — мертвая сестра. Пусть теперь о тебе позаботятся, поговорим обо всем завтра.

Он кивнул и вышел под дождь, где его ждал насквозь промокший Руф. Сабин распорядился:

— Передай, чтобы снова выставили охрану, а потом пойди обсохни!

Префект преторианцев Аррециний Клеменс долго размышлял, стоит ли посвящать трибуна Кассия Херею в тайные планы заговорщиков, пока однажды сам не стал свидетелем очередной жестокой насмешки Калигулы.

Тогда он улучил удобный момент и отвел подчиненного в сторону.

— Здесь никто не слышит, трибун, но сначала спокойно оглянись по сторонам! Осторожность сегодня не помешает, и то, что я хочу сказать тебе, лучше скажу без свидетелей.

Херея не двигался и смотрел на него отсутствующим взглядом.

— Префект?

— Сначала сядь, не упрямься, я пришел к тебе с просьбой. Позавчера я снова слышал и видел, как император обходится с тобой, и представил себе, что ты при этом должен чувствовать.

Херея поднял на него глаза.

— Вот как? Сразу сумел представить? А когда я год назад жаловался, ты сказал, что император просто шутит, что он молод и еще изменится. Откуда вдруг взялось сочувствие, префект?

— Потому что положение изменилось. Того, на что мы все надеялись, как ты знаешь, не случилось. Как раз наоборот. Когда Калигула поднялся на трон, я думал, как и ты: это начало перемен, теперь для Рима наступят золотые времена. Я был назначен преемником Макрона, верил в его предательство и служил императору с таким же восторгом, как и все остальные. Тебя он назначил трибуном, меня — префектом, у всех были причины чувствовать себя счастливыми и благодарными. Положение наше похоже: все пережили примерно то же самое. Ты думаешь, мне нравится, когда из вас делают палачей и сборщиков налогов? Мы его покорные слуги, которым неплохо платят, но которых народ ненавидит, сенат боится, а патриции презирают. У меня тоже есть гордость, Херея, и с некоторых пор я ношу платье префекта без восторга. Да и у других ощущения похожие, только немногие по-прежнему думают, что император сполна вознаграждает за грязную работу, к которой принуждает нас. Положение стало настолько невыносимым, что мы должны изменить его. Ты разделяешь такое мнение, Херея?

У того гудело в голове, поскольку он никак не ожидал услышать подобное от префекта.

— Кто это мы, префект?

— Сейчас не могу сказать, остановимся пока на этом. Итак?

— Даже если я подтвержу, что положение невыносимо, что изменится? Сенат помалкивает, поджав от страха хвост, его верные псы — Каллист, Геликон, Протоген и кто там еще — напичкали Рим шпионами. С чего начать, как подкопаться?

— Поскольку я заметил твою готовность, то поясню кое-что. Все давно не так, как ты думаешь. У Калигулы нет больше друзей, а от верных псов, как ты их называешь, кроме Геликона да Протогена, немного кто остался. Сенат, правда, помалкивает, но в рядах его образовалась крепкая оппозиция. Я не могу тебе сейчас назвать имен, только скажу, что наш божественный император смотрится довольно одиноко на своем высоком троне. Воздух вокруг него становится все более разреженным, дышать ему все труднее. Думаю, он чувствует это, но на этот раз речь не идет о заговоре пары идеалистов, на этот раз против него поднялся весь Рим. Плебеи не в счет, хотя и среди них растет недовольство. Люди боятся идти в цирк, ведь там они запросто могут оказаться гладиаторами на арене. Ненависть сгущается вокруг императора, Херея, и нам это только на руку. Подумай обо всем, а когда примешь решение, приходи ко мне снова.

Херея припомнил свои разговоры с Сабином, как тот сказал: «… День за днем умирают люди, чей мизинец дороже целого лысого чудовища, называющего себя к тому же богом!» И он, Херея, называл это детским дурачеством, но теперь его мнение изменилось. Калигула был позором! Позором для каждого, позором для всего Рима! Но недоверие все же оставалось, и он решил, что, прежде чем продолжить разговор с префектом, посоветуется с Сабином. Долго тот не пробудет на острове, и, когда он вернется, они вместе подумают, как поступить.

Херея дал понять Клеменсу, что тот может рассчитывать на него, но он хотел бы лично познакомиться с парой участников и от них услышать, что было задумано, когда и где.

— Наш девиз «Скоро!» Мы не хотим и не можем больше ждать, потому что каждый из нас не уверен в том, что завтрашний день не окажется для него последним. Прежде чем Рим сломается, надо сломить его!

— Согласен с тобой, префект.

Во всем Риме было известно, что Калигула невысокого мнения об астрологии уже потому, что его предшественник находил ее такой важной наукой. Калигула хотел во всех отношениях быть другим, неповторимым, единственным, божественным.

Тразиллий, астролог Тиберия, между тем уже умер, но в последние годы он пригласил в помощники молодого Суллу, который стал его учеником и теперь сам консультировал многих римлян. Временами император под вымышленным именем поручал составить ему гороскоп, но был настолько убежден в своей божественности, что считал себя стоящим над судьбой и не придавал прогнозам большого значения.