Аксенов - Дмитрий Петров

А кто-то заметит: это — авторские заготовки, которые он еще не успел привести в порядок, обустроить, расположить… Быть может, мы заглянули на творческую кухню автора, так и не приготовившего до конца свое коронное блюдо?

Когда не без удивления дочитываешь «Ленд-лизовских» до конца, откуда ни возьмись приходит вопрос: а в самом ли деле эта книга — последнее сочинение Аксенова? Или компьютерная память вселенной хранит и другие? Мы не знаем.

До «Ленд-лизовских» вышло и другое посмертное издание Аксенова — «Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках». В заглавии шестидесятники — без кавычек, так мы их и оставим.

Аксенов закончил его 21 мая 2007 года. А в предисловии указал, что, приступая к работе вспомнил опыт Валентина Катаева, который в книге воспоминаний «Алмазный мой венец» сумел отгородиться от мемуарного жанра, придумав героям прозвища: Щелкунчик, Командор и др. При этом он цитировал их тексты, делая скрытых под кличками людей узнаваемыми. Однако при этом всё же возникали не копии, а романтические образы, художественные воплощения, в разной мере близкие к оригиналам. Так же поступил и Аксенов с Ахмадулиной, Вознесенским, Высоцким, Евтушенко, Красаускасом, своей женой Кирой, Окуджавой, Майей, Романом Карменом и другими друзьями и знакомыми. Нэлла Аххо, Антон Андреотис, Бандьера Бригадска, Влад Вертикалов, Дельф и некий НиДельфа, Ян Тушинский, Роберт Эр, Кукуш Октава, Яша Процкий и прочие — это и есть шестидесятники Аксенова. И почти каждый — с биографией, с характером, со страстью…

Забавна история с Дельфом и НиДельфой. Читая «Страсть» и догадавшись, что сына главного героя — писателя Аксена Савельевича Ваксона — зовут в нем Дэльф, припомним давний и милый рассказ «Маленький Кит — лакировщик действительности», где сына главного героя зовут Кит. Прибавим к Киту в начало «Ни», а в конец «а», и, получив Никиту, поймем, почему советского лидера зовут так экзотически. То есть перед нами не только, что называется, «роман с ключом», но «роман с ключиками». И каждый из них — это не столько разгадка псевдонимов, сколько понимание разных замыслов писателя.

Один из них, думается, скрыт в названии. Какая же таинственная страсть сжигала, терзала, влекла его замечательных героев? К литературе? К плотским удовольствиям? Деньгам? Путешествиям? Славе? Наградам? Признанию современников? О да! Всё это было. Заголовок романа многозначен. Однако и к нему есть ключ. И спрятан он не слишком глубоко — в самом его тексте. Вы найдете его в первой трети книги, обратив внимание, как автор как бы невзначай цитирует стихотворение знаменитой поэтессы Нэллы Аххо: «К предательству таинственная страсть, друзья мои, туманит ваши очи…»

Впрочем, были среди них и такие, кому кроме страстей была доступна и любовь.

Время в книге выписывает замечательные пируэты. Для удобства читателя название каждой главы сопровождается указанием года, в котором происходит ее действие. Но вдруг год 2006-й оказывается между несколькими 1962-ми и 1963-ми, а 1974-й — между 1978-м и 1979-м. То же самое и с местами действия. Здесь и Коктебель и Москва, и Новый Йорк и Лондон, Дубна и Аргентина, поселок Красная Вохра (так похожий на Красную Пахру) и пароход «Ян Собесский».

Но как бы ни называли героев романа и где бы они ни оказывались, в большинстве из них всегда живет глубоко придавленный, но не изжитый страх, порожденный жуткой травмой детства и юности — эпохой репрессий.

Во многом вся их жизнь — сопротивление этому ужасу. А сопротивляться ему удобнее всего веселясь. Карнаваля. Танцуя твист, буги-вуги и свинг. Распевая и слушая песни Вертикалова и Октава. Давая и получая в морду за красивых и порочных актрис. Ну да, подробности драк и лобзаний, споров о социализме и эмиграции, возможно, выдуманы. А вот вопрос: можно ли было жить в той системе, быть ее частью и оставаться порядочным человеком — нет. И поиск ответа на него — тоже один из замыслов автора. И ведется он на примере судьбы одного из заметнейших героев книги — Роберта Эра, в котором читатель, хоть раз слышавший песню «За того парня», легко узнает Роберта Рождественского — прекрасного поэта, литературного чиновника, коммуниста, хорошего человека… Он, пожалуй, мучился не меньше Ваксона. Или это тоже выдумка? Ну кто посмеет сказать, что было не так?

И кто скажет, что боялись они только прошлого? В книге ясно звучит мысль об ответственности, точнее — ответе. Тревога за будущее. Свое, личное. Что настанет, когда будет выпит последний стакан, внесена последняя правка, поставлена последняя точка и самый главный редактор начнет разговор по душам?

Так что, друг мой, не думай о секундах свысока. Ибо не так уж их много осталось, пока шепнешь с удивлением: а быстроте как, быстро-то как…

Журналисты, решив, что разгадали шарады с именами, обратились к реальным людям — попутчикам на дороге времени — с просьбой поделиться мнением о романе. Попросили и первую жену Аксенова Киру. Она ответила: «Мне сложно оценивать книгу — вся моя жизнь там… А вообще, роман очень достойный. Совершенно узнаваема та жизнь, те люди… Очень точно все описано. И очень по-своему, по-аксеновски… Если бы сейчас Аксенов был жив, он, наверное бы… с кем-то рассорился — они вообще любят ссориться. Но его нет, и теперь, конечно, никто плохого не скажет…»

Спросили и Виктора Ерофеева. И он ответил: «С одной стороны, мне кажется, что эта книга, написанная с иронией и даже сатирой, дает более или менее адекватное представление о „шестидесятничестве“ …В книге всё время ощущение такое, что в жизни очень много подлости… А та жизнь, несмотря даже на идеологическую подлость, другая была… Да и девчонки были не такие истуканки, как описано. То есть идеологически получилось убедительно, а по жизни — нет».

Сказал свое слово и Евгений Попов: «У меня сложилось ощущение, что это рукопись, которую он бы еще правил, черновик. При прочтении кажется, что писатель еще не нашел окончательно все слова… У меня в свое время были рукописи его перевода Апдайка, которые он делал для альманаха „МетрОполь“… Сначала Аксенов сделал подстрочник. Потом поменял слова на более точные и по-настоящему русские. И последний вариант — это уже было вбито, как патрон. Вот здесь, мне показалось, текст не до конца проработан. А оценивать книгу на предмет адекватности и точности описания мне крайне сложно. Я младше Аксенова и, как говорила Ахматова, „меня при этом не стояло“. Но если Аксенов уже в зрелом возрасте, пережив всё, что он пережил, пишет так — у меня нет оснований ему не верить».

Две посмертно опубликованные книги Аксенова[260] оставляют ощущение, что, работая над ними, писатель подводит итог. И подвести не успевает. Больше того, когда сейчас читаешь Аксенова, кажется, что многие его рассказы и почти каждый роман — это своеобразное подведение черты.