Летописец. Книга перемен. День Ангела - Дмитрий Вересов

* * *

Михаил Александрович возвратился только в конце октября, был отпущен по состоянию здоровья. Его и по этой причине не отпустили бы, списывая все неприятные и болезненные явления, что преследовали его почти все время с момента гибели Макса, на обычное отравление недоброкачественной пищей и водой, и даже не слишком тяжелое отравление. Его пользовали какими-то таблетками, от которых лучше нисколько не становилось, и не отпускали к столичному доктору. Он обессилел и стал мнителен, подозревая, что в итоге его угробят за компанию с Максом. Только зачем, непонятно, но и гадать нечего. Неисповедимы пути тайных дел мастеров.

И тогда Михаил Александрович, не желая помирать ни за что ни про что, подделал бумажку, дозволяющую поездку в Триполи, собрал свои немногочисленные пожитки, не забыв прихватить записную книжку Макса, рано утром очень уверенно сунул «отпускное свидетельство» под нос вертолетчику, и тот, поленившись разглядывать бумажку, взял Лунина с собой в столицу.

Комната его в общежитии была опечатана, и Михаил Александрович счел, что этот факт подтверждает его наихудшие подозрения. Он, по правде говоря, струхнул, но и обозлился. Обозлился настолько, что отправился разыскивать своего знакомца, особиста Игоря Борисовича, век бы не видеть его темных очков и разбегающегося взгляда. Застав того в присутственном месте за разглядыванием французского альбома африканской неолитической живописи, плюхнул ему под ноги свою дорожную сумку, буркнул, не поздоровавшись: «Прошу сохранить до моего возвращения. А комнату сами распечатайте», и отправился к доктору.

Игорь Борисович, от неожиданности не удержав фокуса, взялся было елозить глазами по Михаилу Александровичу, но тот уже захлопнул за собою дверь и был таков. Игорь Борисович надел свои тонтон-макутские очочки и потянулся к телефону, но отдернул руку, откинулся на спинку стула и пробормотал себе под нос: «А не было мне от вас, уважаемый Петр Иванович, никаких точных указаний на этот случай». И вообще никаких указаний не было, даже намеков на указания не было. А был лишь вопрос: как там здоровьечко нашего научного консультанта, как он поживает и поживает ли еще?

«А угадывать и брать на себя что-то без четких указаний я не обязан, – бормотал Игорь Борисович. – Не обязан , как любит говорить наш научный консультант, если что не по нем. А четких указаний нет, потому что вы, Петр Иванович, лысое ваше превосходительство, сами не знаете, что делать с этим субъектом, ни в чем, вероятно, не повинном и даже не особенно, судя по всему, и мешающем. И связей-то у него никаких нет и не было, разве что бедняга покойный Арван, Максим Иванович. Только какая же это связь? Анекдотическая случайность, а не связь. А вот должность консультанта в штатное расписание вносили уже по приезде этого самого консультанта, потому он так долго и сидел в Триполи – бумажки оформлялись, ходили тайными ходами. Кучу всего пришлось переоформить, помнится. Консультант, уважаемый Петр Иванович, это ваших рук дело, вы сами его породили, вы сами его и… Гм-мм… Если в этом есть государственная необходимость».

А Михаилу Александровичу доктор поставил предварительный диагноз «язва желудка», выписал справку и велел побыстрее отправляться домой и ложиться в клинику на обследование и быть готовым к тому, что может понадобиться операция. Со справкой от доктора Михаила Александровича никто задерживать не стал. Игорь Борисович, не получивший свыше ровным счетом никаких инструкций, лично вручил ему билет на первый же самолет и, отведя очки в сторону и вниз, пробурчал:

– Один мой знакомый спасся от язвы голоданием и спиртом. Поголодайте до дому, Михаил Александрович. Никто ведь не угадает, что здесь съедобно, а что нет.

– А спирт? – усмехнулся Михаил Александрович, правильно поняв намек особиста и удивившись такой доброжелательности.

– Спирт по желанию. Дезинфекция никогда не помешает, – двумя глазами подмигнул сквозь очки Игорь Борисович.

Только в самолете Михаил Александрович вдруг вспомнил, что не везет своим никаких подарков, кроме деревянных фигурок зайца, слона и бегемота, с которыми успел сжиться как с родными. Он огорчился своей забывчивости, хотя и понимал, что Аврора и бессребреник Франик ждут его самого, а не подарков.

* * *

По возвращении домой болезнь Михаила Александровича значительно приутихла на Аврориной диете, но не отступила окончательно, и он клятвенно пообещал ходившей с ним везде под ручку жене, что обязательно обследуется сразу же после свадьбы Вадима. Его познакомили с невестой, и он, несмотря на то, что был предупрежден Авророй Францевной об особенностях характера и манере поведения Оксаны, оказался неприятно поражен, озадачен и вскоре утомлен проявлениями ее бурного темперамента и провинциальной бесцеремонности. Рядом с Оксаной в Михаиле Александровиче просыпалось чувство противоречия, и ему, в пику ее вулканическому нраву, хотелось превратиться в чопорную ледышку, и в этой роли он сам себе был крайне не симпатичен.

– Она называет меня папой, – оправдывал свою явно выраженную неприязнь Михаил Александрович. – С какой стати?

– У них так в Днепропетровске принято, Миша, – оправдывала будущую невестку Аврора Францевна. – Это вполне терпимо. Что ты придираешься и ведешь себя английским даже не лордом, а дворецким? Ревнуешь?

– Не особенно. Просто не понимаю Вадика. Интеллигентный мальчик, а женится на… барабане. На таком, у которого сверху еще и медные тарелки присобачены. У меня все внутри дрожит, гудит и резонирует в присутствии мадемуазель Оксаны. У меня от нее живот болит хуже, чем в пустыне. Так и хочется посадить ее в клетку и завесить темной тряпкой, чтобы угомонилась.

– Ох, ох, Миша! – засмеялась Аврора. – Ох, ох, ты не лучше Франика! Он не так давно сравнил не понравившуюся ему девочку с виолончелью и довел ее до слез, паршивец. А ты… Ох, ох!.. Господи, Мишенька, до чего смешно!

– Ни до чего я ее не доведу, – огорчился Михаил Александрович. – Это она меня доведет. Ей все по барабану, любая гадость в радость.

– И слава богу. Она очень жизнестойкая. Ты не находишь, что Вадиму она подходит больше, чем кто-либо еще? Я не в восторге от нее, но…

– Но считаешь, что она будет хорошей заменой тебе? Я правильно понял?

– Ну да, – погрустнела Аврора Францевна. – В конце концов, пора меня кем-то заменить. Я и с одним Фраником-то с трудом справляюсь. Бесенок растет, редко угадаешь, что у него на уме.

– Ладно, поживем увидим, Аврорушка, – вздохнул Михаил Александрович. – Между прочим, а знакома ли ты с родителями… э-э-э… противоположной стороны?

– Не знакома. Я говорила Вадику, что это несколько неудобно. Не то чтобы я так уж стремилась завязать родственные отношения, но, кажется, так положено – встречаться родителям в преддверии свадьбы детей. Но Вадька виляет, у него прямо-таки лисий хвост вырос для виляния, необыкновенно длинный и мохнатый хвост, и уверяет меня, что все эти церемонии ни к чему, что на свадьбе встретимся. Свадьбу они закатывают в «Невском» ресторане, и, кажется, это будет что-то умопомрачительно грандиозное. И тут встает денежный вопрос, как ты понимаешь. А Вадька говорит, что беспокоиться не о чем, что все оплачено-проплачено-переплачено и наш вклад никому не нужен. Как-то гадостно от таких заявлений… Впрочем, мало ли что Вадька говорит! Я решила принести конверт с деньгами прямо на свадьбу и отдать. То, что ты заработал в Ливии, помимо твоего злостного гастрита, разумеется, – грустно улыбнулась Аврора, – придется как нельзя более кстати.