Улица Ангела - Джон Бойнтон Пристли

— Поехали! — сказал он, улыбаясь ей.

Лина отнеслась к этой вести равнодушно. Можно было подумать, что она всю жизнь путешествовала в Лаплату и обратно.

— Выйдем на палубу? — спросил ее отец.

— Нет, я еще не готова. Неужели мы в самом деле отплыли? Не слышно было никакой суеты.

— Никакой суеты и не было. Если тебе хотелось суеты и шума, так следовало ехать на большом океанском пароходе, — тогда ты была бы довольна! При отплытии поднимается такой тарарам — перекрикиваются, целуются, ревут и Бог знает что еще. А такие пароходы, как наш, отплывают без шума.

— Жаль. Но я все же выйду на палубу, когда будет на что посмотреть и когда уберу все эти вещи. Мне порядком надоело глазеть на скучные доки. Если будет что-нибудь поинтереснее, ты меня позови.

Мистер Голспи с улыбкой кивнул и вышел. Он поднялся на верхнюю палубу, где стояло уже несколько пассажиров. Пароход был раньше грузовой, так что пассажиров на нем было немного — всего двенадцать человек.

Один из этих пассажиров встретился глазами с мистером Голспи, поздоровался с ним кивком головы и затем подошел ближе. Они уже и раньше обменялись несколькими фразами, признав друг в друге родственные души. Оба без слов понимали, что, как только буфетчик сможет приступить к своим обязанностям, они вместе разопьют бутылочку — и это будет повторяться много-много раз. Этот пассажир, Сагден, был высокий мужчина с длинным, худым лицом и толстой бритой верхней губой, ланкаширец, разъезжавший по делам какого-то химического предприятия. У него, как у многих ланкаширцев, был резкий и монотонный голос, придающий каждому их слову какой-то оттенок заунывности и разочарованности.

— Едем, — возвестил этот голос мистеру Голспи.

— Едем, — подтвердил мистер Голспи.

Они стояли рядом, оба тучные, немолодые, и следили, как проплывал мимо длинный ряд мачт и труб Альбертова дока. Они еще находились в Лондоне, и не такое уж большое расстояние отделяло их от автобусов, трамваев, трактиров и буфетов, но казалось, что этот Лондон давно уже исчез из виду. Здесь расстилался другой Лондон — город темных водных улиц, эллингов, верфей, мачт, труб, кранов, барж, буксиров и плашкоутов. Куда ни глянь, не видно было ничего другого, и только где-то вдали облако дыма над многочисленными трубами говорило о том, что другой Лондон, Лондон кирпича и камня, еще здесь. Утро было хорошее, какие не часто бывают в это время года. Порой сквозь тучи пробивались лучи солнца и вода сверкала, а местами по темной маслянистой поверхности разбегались радужные блики.

— Вот сюда везут отовсюду мясо, — заметил Сагден. — Сюда и в Ливерпуль. Если бы блокировать это место на неделю-другую, множество людей лишилось бы воскресного мясного обеда. Только не я. Мне подавайте английское мясо, не люблю другого. И когда я приезжаю домой, я всегда требую, чтобы меня кормили им. Довольно того, что во время разъездов приходится есть что попало.

— Вы уже и раньше ездили на таких судах?

— Ездил. И на этом самом плавал дважды. Меня тут все знают, кого ни спросите.

— Кормят ничего?

— По-моему, хорошо. И вам наверное тоже понравится. Все доброкачественное, и порции большие. Никаких деликатесов, знаете ли, как на больших океанских пароходах, где знаменитые повара и все, что хотите. Но хороший, сытный стол. Как раз то, что я люблю.

Мистера Голспи сведения удовлетворили — это было как раз то, что и он любил. Он достал портсигар, оба закурили и сквозь кольца душистого дыма смотрели, прищурив глаза, с неопределенным выражением снисходительного одобрения на уплывавшие назад доки.

— Лондонский порт точно открывает глаза человеку, — заметил мистер Голспи.

— А вы когда-нибудь объезжали его весь? Это что-то потрясающее! Туда дальше вверх — Вест-Индские доки, за ними, на другой стороне, Сэррейские торговые. Ничего подобного не увидишь во всем мире. Чтобы осмотреть все Сэррейские доки, не хватит целого дня. Мне раз пробовали показать их, но я спасовал, знаете ли. А еще дальше — Лондонские доки. Ну и, конечно, Тильбери. Когда вы едете на почтовом или пассажирском пароходе, который делает постоянные рейсы, вы проезжаете Тильбери. Я ездил на них раза два, но этот пароход мне больше подходит. Я люблю путешествовать спокойно. Не терплю все эти плавучие отели, пение, танцы, костюмированные балы и все прочее. А вы?

— А я и не бывал ни разу на таких больших пароходах, — признался мистер Голспи. — Видите ли, я в первый раз еду в Южную Америку. В Штатах бывал когда-то и в Центральной Америке бывал, а вот на юге — нет. Там живет один мой старый приятель, он разъезжает постоянно, но его «штаб-квартира» в Монтевидео. Он предлагает мне выгодное дело, и я еду выяснить, подойдет ли оно мне.

— Денег там можно загребать сколько хочешь. Единственное место, где еще есть деньги, — это Южная Америка и Штаты. Все-таки я бы не хотел жить постоянно в Америке. Не нравится мне там.

— А вы откуда?

— Из Сент-Эленс. Там наше предприятие, и там я всю жизнь прожил. Знаете эти места?

— Видел раз из окна поезда, — ответил мистер Голспи. — Не больно красивы. Верно, ведь?

Мистер Сагден не удивился — видимо, ему уже раньше приходилось слышать такие отзывы.

— Да, кто не привык, тому может у нас не понравиться. Но я и сам не больно красив. И уж если на то пошло, вы тоже не красавец. — Он оглушительно захохотал.

Мистер Голспи из вежливости посмеялся тоже. Они прогуливались по палубе, и вскоре туда же пришла мисс Лина Голспи в меховом пальто, с ярко-красным шарфом на шее, восторженно встреченная несколькими молодыми пассажирами и представителями судовой команды, которые давно ждали этого момента и с отчаянием, рожденным многократными прежними разочарованиями, надеялись, что она не окажется мимолетным видением, одним из тех прелестных созданий, которые являлись сюда на час или два и уезжали, оставляя все судно в унынии. Мисс Лина подошла к отцу, была представлена мистеру Сагдену (человеку нечувствительному к женской красоте) и затем, отойдя к борту, стала с пренебрежительным видом смотреть на другие пароходы, в то же время уголком глаза делая предварительные наблюдения над пассажирами. То, что она видела перед собой (пароход в эту минуту зачем-то остановился), казалось ей скучным и безобразным, и трудно было поверить, что эта грязная вода и толчея грязных пароходов — начало путешествия в Южную Америку, которое рисовалось ей в виде ряда ярких и волнующих сцен, тешивших ее фантазию и почерпнутых главным образом из фильмов. После ужасного случая с «тем конторщиком» она была более чем рада уехать из Лондона, который ей вообще не нравился. Но сейчас ей с трудом верилось, что через какие-нибудь две недели она увидит молодых американцев с черными бакенбардами и в смешных шляпах. Ее рассердило, что пароход ни с того ни с сего остановился, будто он не находил ничего лучшего, как болтаться здесь, среди грязных навесов и барж, нагруженных бочонками. И когда один из офицеров стал вертеться подле нее с таким видом, словно жаждал сообщить ей все, что знает сам, она окинула его надменным взглядом и ушла.