Приют изгоев - Инна Кублицкая

Менкар улыбнулся.

— Да пустяки какие!

Каждая секунда была на счету, и Эйли поспешно велела Го-мейзе подать сумочку для прочитанной корреспонденции.

— Держи, — сказала она Менкару, отыскав нужный листок. — Прочти.

Менкар только бросил взгляд, и у него загорелись глаза:

— Богатая бумага! — и полез к себе под юбки, прятать.

— Будешь предъявлять, пока не передашь князю Сабику. А то в самом деле повесят…

— Не повесят, сбегу. А если что… — Он достал из-под юбок аркебузет.

— О Небо! Только этого еще не хватало! — вскричала Эйли. — А ну давай сюда! Давай, говорю! Ты, похоже, не на виселицу собрался, а на колесо… — Она обернулась к Гомейзе: — А ты-то куда смотрела?! В императорский дворец — и с оружием!

— Да откуда, ж я знала, я ж к нему под юбки не заглядывала! — Гомейза, сама не на шутку перепуганная, вырвала у Менкара аркебузет и быстро спрятала его в ящик стола. — Не знала я, чего он удумал…

У них оставалось еще немного времени, и Эйли в нескольких словах объяснила, чего она ждет от Менкара. Менкар кивнул, но сам сказать ничего не успел. Дверь распахнулась, и две горничные втащили в комнату лохань, а следом еще одна внесла на коромысле два ведра с горячей водой. Гомейза быстренько выставила мнимую прачку за дверь, вынесла ей охапку грязного белья и проводила восвояси…

В этот день у Эйли был еще один визитер. Она сидела вечером в кресле у окна, обложенная великим множеством пледов и подушек. Чувствовала она себя сейчас гораздо лучше, хотя слабость еще оставалась; прислуга была отпущена, только Гомейза сидела в кресле неподалеку с вязаньем в руках, но не вязала, а дремала. Когда темнота сгустилась и пора было зажигать свечи, Эйли не стала ее будить — так и сидела в потемках, бездумно глядя во двор, где элегантные дамы и нарядные кавалеры прогуливались парами и группами.

Где-то вдалеке хлопнула дверь, и до слуха Эйли долетел приближающийся топот быстрых ног; даже не топот, а топоток. Дверь распахнулась, и нетерпеливый мальчишеский голос воскликнул:

— Алгораб, ты же обещал!..

— Простите? — изумленно отозвалась Эйли. Тонкая фигурка замерла на пороге комнаты, и Эйли поняла, что вбежавший мальчик растерялся.

— Если вас не затруднит, подойдите, пожалуйста, и зажгите мне свет, — попросила она, чтобы подбодрить его. Мальчик приблизился.

— Зажигалка на столе, — прибавила Эйли.

Мальчик чиркнул колесиком и зажег свечи в большом шандале, украшенном хрустальными бусинами. Мальчику на вид было лет десять. У него было тонкое, красивое лицо юного аристократа, и одет он был соответствующе.

— Извините, я ошибся дверями, — сказал мальчик. — На лестнице тоже темно. Извините, пожалуйста.

— Ничего страшного. — Эйли улыбнулась.

— Вы болеете, да? — спросил мальчик непосредственно. — Тогда я о вас слышал! Вы княжна Сухейль Делено, верно?

— Верно. А вас как зовут?

— Я — граф Заниах, — представился мальчик. — Можно, я пойду?

— Пожалуйста, — разрешила Эйли. — Если хотите, заходите меня навестить.

— Спасибо. До свиданья. И выздоравливайте, хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась Эйли. — До свидания.

Мальчик ушел, но, вероятно, он не умел не хлопать дверями, и издалека донесся звук, от которого Гомейза вздрогнула и проснулась.

— Что? — спросила она спросонья. Она увидела, что свет уже зажжен, и укорила княжну: — Ваше высочество, зачем вы вставали? Надо было меня разбудить.

— Я не вставала, — ответила Эйли. — Тут зашел заблудившийся мальчик, и я попросила его зажечь свечи. — Эйли засмеялась. — И, кажется, он унес зажигалку. Теперь устроит во дворце пожар.

— Какой мальчик? — переспросила Гомейза.

— Он сказал, его зовут граф Заниах.

— Ох! — сказала Гомейза.

— Что такое?

— Да этот самый граф Заниах, — охотно пояснила Гомейза, — поговаривают, на самом деле сыночек Князь-Сенешаля. Не знаю уж от кого, но Князь-Сенешаль в нем души не чает. Приставил к нему уйму учителей, гувернёров, балует всяко… Иные отцы законным своим сыновьям столько не делают. Правда, у Князя-Сенешаля законных-то пока нет…

Эйли вскоре совсем забыла об этой нечаянной встрече — появились иные заботы.

Она наконец стала чувствовать себя лучше и, хотя болезнь еще полностью не отступила, принуждена была начать вести жизнь такую же, какую вели при дворе все другие знатные дамы. Пока Эйли, правда, не могла выходить на балы и не выезжала на охоту, но утренние приемы уже устраивала.

Ей было смешно притворяться чуть ли не в середине дня, что она только встала, переодеваться в так называемое платье для утренних приемов — на взгляд Эйли, тот же пеньюар, но богато украшенный вышивкой и жемчугами, и битый час сидеть за столом с чашкой остывшего чая, принимая приветствия появляющихся в столовой зале гостей. Простые дворяне приходили с женами и великовозрастными отпрысками; дамы из свиты княжны Сухейль выдавали каждому по чашке чаю, по пирожному и ревниво присматривали, чтобы гости ничего не разбили, а если какое-либо семейство задерживалось в столовой более десяти минут, начинали намекать, что пора честь знать. Титулованные аристократы такому обращению, естественно, не подвергались: их приглашали к столу княжны, наливали чаю или вина и вовсе не проявляли нетерпения, если знатный гость задерживался.

Два раза на утренние приемы заглядывал Князь-Сенешаль, пил чай, говорил комплименты, но задерживался не более четверти часа. Посещения эти, однако, тут же были истолкованы самым недвусмысленным образом. По Столице поползли соответствующие слухи, и привлеченные этим дворяне всех рангов с каждым днем все плотнее и плотнее заполняли зал для утренних приемов новой фаворитки Князя-Сенешаля.

В один из дней на утренний прием к Эйли впервые пришел юный граф Заниах. Эйли обрадовалась его приходу и даже несколько нарушила ритуал, усадив мальчика рядом с собой и отдав ему все свое внимание, что было тут же истолковано присутствующими в ключе слухов, хотя это уж было нелепо до абсурда… Мальчик оказался совсем не таким, каким его можно было представить при его положении при дворе Князя-Сенешаля. Он не был избалован — наоборот, это был живой, добрый, развитой и непосредственный ребенок. Каждый раз он появлялся с каким-нибудь простеньким подарком и так при этом смотрел на Эйли, что она с удовольствием принимала от него какую-нибудь безделушку — будь то дорогой браслет или простенькие самодельные бусики…

Однажды после приема Гомейза, которая подсчитывала визитные карточки, оставленные гостями, подняла глаза и проговорила озабоченно:

— Нас уже третий день посещает больше людей, чем княгиню Морайю. — Она ссыпала карточки в холщовый мешочек, на котором заранее написала черной тушью сегодняшнюю дату — дурацкий обычай требовал, чтобы все эти карточки сохранялись, невесть только для чего.