Кровавое евангелие - Ребекка Кантрелл

Эрин передвинула вперед подошву одной ноги, затем другой.

— Порядок, Нейт. Теперь твоя очередь.

Не видя ничего в темноте, она слышала, как он, оторвавшись от прутьев, подтянул свое тело к ней — а затем с глухим стуком свалился на каменный пол.

Эрин спрыгнула вниз.

— Ты ушибся?

— Я в порядке.

Но по его голосу она поняла, что это вовсе не так.

— Теперь первым пойдешь ты.

Эрин нащупала его руку и подвела его снова к стержням двери. Нейт снова полез наверх — и снова упал.

— Оставьте меня, — попросил он. — Мне этого не осилить.

— Ты что, хочешь сказать мне, что у такого здоровенного техасского парня, как ты, не хватает мужества обойти на скале такую тощую старую даму, как я?

— Дело не в мужестве, — ответил он тихим упавшим голосом.

Мысль о том, что надо будет снова пихать и подталкивать его, была ей ненавистна, но, переборов себя, Эрин сказала:

— Да, черт возьми, дело не в этом. А сейчас кончай ныть, поднимай свой зад и давай к стене. Я не собираюсь карабкаться наверх для того, чтобы потом рассказывать твоей младшей сестренке о том, что ты был убит, потому что поленился выкарабкаться из этой дыры.

Нейт встал и выпрямил спину.

— Вы мне нравитесь.

— Давай, вперед.

На этот раз она поддерживала его ступни, толкая его вверх. Приноровившись опираться на ограничительные бортики щелевой направляющей ногами и спиной, Нейт мог обойтись без помощи своих раненых рук.

Земля и мелкие камни дождем сыпались на нее, когда Нейт медленно продвигался вверх. Эрин, следуя за ним, распрямляла то одну его ногу, поднимая ее на несколько дюймов, а затем находила в себе силы на то, чтобы оторвать от стены его вторую ногу. И так снова и снова. Дюйм за дюймом вверх. Ей и раньше приходилось заниматься «труболазанием», но всегда со страховочной веревкой и фонарем.

— Ну как ты, Нейт?

— Самые лучшие минуты за все это время, — ответил он, одолев еще несколько дюймов.

Эрин грустно улыбнулась. Похоже, он говорил правду.

Пройдено еще несколько очень важных футов… и вдруг он поскользнулся.

Эрин, ухватив его за лодыжку, прижала ее к стене. Он, вцепившись в Эрин, удержался.

Сердце у нее колотилось. Они с Нейтом почти достигли цели. Еще немного, и они разбились бы насмерть при падении. А если и нет, то их разорвал бы на части забавы ради беспощадный волк. Но в этом случае они хотя бы умерли, сопротивляясь.

Тусклый серый свет осветил верх шахты.

Кто-то приближался к их камере.

16 часов 05 минут

Джордан, находясь в отдельной комнате Апостольского дворца, скрежетал зубами. Обнаженный до пояса, он лежал, уткнувшись вниз лицом, на толстой шерстяной циновке, расстеленной на полированном деревянном полу. Надия, приняв на себя обязанности медсестры, обрабатывала и смазывала раны на его руках и спине, причем делала это старательно и усердно, не проявляя никакого сочувствия к пациенту.

— Странная татуировка, — покачала головой она, рассматривая фигуру Лихтенберга, оставшуюся на его теле после удара молнии.

— Согласен, — подтвердил Стоун, морщась от боли. — Тебе, чтобы поиметь такую, пришлось бы сначала умереть.

Надия тайком провела его и Руна через один из тайных проходов с площади Святого Петра в Апостольский дворец, где проживал римский папа. Она быстро втолкнула их в эту ничем не примечательную комнату с побеленными стенами. В ней стоял длинный старомодный деревянный стол, шесть массивных тяжелых стульев, а на стене висело устрашающего вида распятие. После встречи с падре Пирсом Джордан с трудом мог заставить себя смотреть на него. Вместо этого он сосредоточил взгляд на циновке, пахнущей мокрой овчиной.

Надия отжала мягкую коричневую мочалку в медный таз, и вода в нем порозовела от крови Джордана.

— Где Бернард? — Рун непрерывно ходил по комнате, делая лишь краткие остановки у окна, чтобы бросить быстрый взгляд на двор.

— Я сообщила ему о вашем возвращении, — ответила Надия и снова принялась обрабатывать раны Джордана.

Ой! Она снова погрузилась в работу.

Вынув из рюкзачка стеклянную баночку, Надия предупредила:

— Это может жечь.

— Ну разве это ты должна говорить в подобных случаях? — проворчал Джордан. — Ты должна врать, что будет не больно.

— Ложь — это грех.

— Ты имеешь в виду то, что рассказывала кардиналу о нашей смерти?

Надия отвернула крышку на баночке, и из нее пахнуло чем-то вроде смеси дегтя и конского навоза.

— А из чего состоит это снадобье? — спросил он, радуясь возможности сменить неприятную для Надии тему разговора.

— Лучше тебе этого не знать, — сказала она, запуская в баночку большой и указательный пальцы.

Джордан открыл было рот, но решил, что сейчас лучше помолчать. Может быть, это вызывает у Надии какие-то неприятные ассоциации — до этого он не хотел докапываться.

Она смазала своим средством рану от укуса у него на спине — и Стоуна словно ожгло пламенем. Ловя открытым ртом воздух, он моментально покрылся потом.

— Да это хуже, чем напалм!

— Согласна, — подтвердила Надия, быстро обрабатывая своим жгучим средством одну рану за другой.

Джордан рассматривал укус на руке, который не переставая кровоточил с того времени, как они уехали из России, однако эта неприятно пахнущая целебная мазь остановила кровотечение. Он глубоко вдохнул, надеясь, что боль отпустит его или хотя бы притупится.

— Как мы будем искать Эрин?

Рун продолжал ходить по комнате, когда он наступал на циновку, его шаги становились бесшумными.

— Как только прибудет кардинал, мы сразу создадим группу для поисков — ее и Книги. Сангвинисты создали широкую сеть информаторов, особенно в Риме. Так что мы их отыщем.

В ответ на это Джордан едва не сказал, что созданная сангвинистами сеть информаторов пока что показала себя полностью бесполезной, но решил, что такое утверждение не сделает ее работу более эффективной. Он молча терпел болезненную процедуру перевязывания ран, которую сейчас производила Надия. Да, подумал Джордан, она может быть кем угодно, только не медсестрой.

Наконец Надия, закончив, бросила ему чистую серую футболку, и он, сев на циновке, стал натягивать ее на себя. Теперь Стоун выглядел обычным парнем, и лишь пара широких пластырных наклеек на руках закрывала следы нападения стригоев.

Это уже кое-что.

В дверь постучали, и прежде чем кто-либо успел подойти к ней, она широко раскрылась. В дверном проеме стоял кардинал. Он был в красной сутане и с прочими атрибутами своего сана. По обе стороны от него стояли двое мужчин в синих панталонах, заправленных в высокие черные сапоги, их шеи закрывали пышные белые воротники, на руках были надеты белые перчатки, на головах — черные береты. Они выглядели так, словно только что появились из другого века.