Искусники - Пэт Кэдиган

* * *

– Иисусе, – пробормотал Кили. Он опустился рядом с Гейбом на колени, чтобы ощупать левую сторону его лица.

– Что случилось? – Одной рукой Сэм прижимала инжектор к бедру, а другой придерживала провода, ведущие к иглам на животе. – Отчего это, почему это происходит? Кили, я же не могу читать эту чертову строку состояния так, как ты!

Может, достаточно просто выдернуть провод, чтобы спасти жизнь отца, тогда она и секунды не станет задумываться, если только эта странная опухоль, вдруг разлившаяся по лицу, не означала, что у него уже случился удар…

Кили уже снова был у монитора, прокручивал запись назад, вперед и снова назад. Потом он посмотрел поверх монитора на Джасм, сидевшую возле Джины.

– Джазз, погляди-ка на ее руки. У нее костяшки пальцев не распухли?

Проверив, японка подняла вверх безвольную правую руку Джины.

– Ты прав. Распухли и даже немного ободраны. – Потом она посмотрела на Гейба, раз, другой. – Кили, еще кое-что. – Она перегнулась через Джину и подняла рубашку Гейба. – Есть догадки, что это может быть такое?

Кили молча уставился на извилистые линии, прямоугольники и треугольники, отпечатавшиеся на теле Гейба. Потом вздохнул с облегчением и покачал головой.

– Кили, я готова тебе башку оторвать, – со слезами в голосе воскликнула Сэм. Фец обхватил ее руками, стараясь успокоить, но она высвободилась, придерживая провод, ведущий к иглам.

– Да все в порядке. – Кили усмехнулся. – Просто никогда в жизни не видел более ярко выраженных стигм. Правду сказать, мне их прежде вообще видеть не приходилось, так что это – наиболее ярко выраженные из всех известных мне случаев возникновения стигм.

– Черт, – сказала Гатор. – Значит, они там и впрямь близки к истерике.

– А ты на их месте разве не была бы? – Кили улыбнулся Сэм. – Джина только что отвесила твоему отцу хоро-ошую плюху.

– Ну и забабахала, – восхитился Перси, стоя над Гейбом и потирая собственную скулу. – От одного вида упасть можно.

– А что это за отметины на нем, откуда они? – не успокаивалась Сэм

– От виртукостюма, конечно. – Для Кили, кажется, это было нечто само собой разумеющееся. – Ты ведь и сама пару раз надевала виртукостюм, должна распознавать оставляемые им отпечатки. Твой отец только что открыл, что все его тело – сплошной виртукостюм, по крайней мере, так счел его мозг.

Сэм, все еще не до конца поверив, глядела на отца. Отметины на его коже были глубокие и свежие, на все сильнее опухающую щеку жалко было смотреть, но выражение лица при этом у него было такое, будто он видел самый лучший сон в своей жизни.

* * *

Мне больно.

Когда трезвый, так всегда и бывает, насколько я помню.

– Спрятаться может кто угодно. Способен ли ты принять чужую боль? – спросила Марли.

– Придется, по крайней мере, постараться, – добавила Карита, прежде чем Гейб успел сообразить, что ответить.

Он оказался в чьей-то огромной, бесконечной гостиной, наполненной пестрым сборищем людей, которые ели, пили, бродили туда-сюда, смотрели, что показывало множество экранов на стенах, при этом старательно обходя то, что находилось в центре комнаты.

Посмотрев туда, Гейб удивленно моргнул. Он помнил, что там возвышалось существо восьми футов ростом, напоминавшее смесь эрзац-самурая и какой-то фантастической машины, но теперь оно так усложнилось, что он с трудом мог держать его в фокусе. Под определенным углом, казалось, он мог различить черты то Марли, то Кариты, а иногда совершенно определенно Джины, или Марка (теперь Маркта), а порой даже самого себя.

Затем возник огненный столб, и Гейб вспомнил, как он тогда пригнулся, ожидая, что огонь вот-вот стянется в лазерный луч. Он встал и подошел к стене с экранами.

Там вместо техно-фантазийного порно показывали Джину. Она лежала на узкой койке, с проводами, змеившимися из головы; глаза за закрытыми веками двигались рывками туда-сюда.

Джина-порно?

– Неплохо, скажем так, – раздался знакомый голос. – Если не можешь что-то поиметь, и оно не танцует – съешь его, стань им или выкинь на помойку. Счастливая. Она может не только танцевать, но и стать чем хочет. И ты тоже можешь.

Сцена на экране вдруг резко переключилась на изображение спальни Марка, где Гейб увидел себя вместе с Джиной. Он быстро отвернулся, но только для того, чтобы увидеть то же самое на целой стене экранов, многократно размноженное. Когда же он повернулся спиной и к ним, то спальня Марка окружила его со всех сторон – спереди, сверху, снизу.

– Это ничуть не больше похоже на тюрьму, чем любое другое место, – успокаивающе сказал Марк. – В конце концов, это просто развлечение. Боль одного развлекает другого. Большая любовь одного становится порно для другого. И ничего больше. Не знаю, что это, но меня заводит, остальное неважно. И все. Никому не важно. Очередная капля в ведро пойла для потребителей для поглощения, переваривания, выделения и возврата обратно в трахательно-танцевально-пищевую цепочку. То есть, прости, в трахательно-танцевально-жрательно-бытийную цепочку, вне зависимости от того, с Джиной ли ты, или со своими виртуальными подружками по играм, или со своей женой, или с Сэм, или просто со своей любовно выпестованной болью.

Экраны начали делиться пополам, множиться, демонстрируя неисчислимое количество изображений его и Джины, – каждое слегка отличалось от остальных. Центр его визуального восприятия восстал, отказываясь воспринимать их все вместе, и тогда они смазались и слились с единообразным серым фоном.

* * *

Одностороннее движение.

Она быстро обернулась, посмотрела направо, налево в поисках Маркта. Но, судя по тому, что никаких признаков его, или их, черт его разберет, не наблюдалось, вполне возможно, что этот Маркт смылся, как только они с Людовиком шагнули через окно.

– Что, наслаждаешься шоу? – сердито воскликнула она. – И думаешь, со мной это сойдет тебе с рук?

Смех в темноте, словно музыкальный аккорд. И Марк, увлекающий ее на узкую кровать там, в Мексике. Вначале она не была уверена, чего он хочет, да и сам он не отдавал себе в этом отчета, это она помнила, так ж как и то, как стягивала с него спортивный костюм, подталкиваемая нетерпением, которое тогда даже не могла себе объяснить. Наслаждаясь ощущением привычности, в котором тонуло все прочее, а в особенности предчувствие, что так они с ним больше никогда не встретятся, что он вскоре начнет бесконечное падение в кроличью нору собственного мозга.

Предчувствие? Черта с два, он ведь сам тогда сказал ей, прямым текстом: «…когда-нибудь войдешь в комнату и с удивлением уставишься на комочек плоти, склонившийся к голой консоли…»

Так что же она делала тут, столь живо вспоминая ощущение ткани и плоти под пальцами?

– Здесь ты можешь получить все что угодно, достаточно просто подумать и представить. Перекрои это по своему вкусу, чтобы все стало так, как тебе хотелось, чтобы больше не испытывать разочарования, – шептал Марк. Джина почувствовала его дыхание на шее и изогнулась к нему, вытащив руку из рукава своего спортивного костюма. – Потому что мозг не чувствует боли.