Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России - Петр Врангель

За исключением двух-трех отмеченных выше газет, вся остальная печать жила на счет ведомства г-на Тверского, а иногда и на разные специальные суммы.

Нельзя сказать, чтобы среди этой печати вовсе не было сколько-нибудь чистоплотных изданий. Исключения, конечно, были, но en masse [30] вся голодная стая на редкость малопочтенных господ редакторов-издателей этих газет изощрялась только в том, как бы заслужить благоволение начальства, а иногда даже того или иного генерала.

Были газеты «кутеповские», «слащевские» и т. д. Из всей этой газетной братьи я считаю своим долгом выделить одну газету, пользовавшуюся широкой поддержкой казны, но никогда, кажется, не занимавшуюся прислужничеством и каждением фимиама. Это – симферопольский «Крестьянский путь».

Не зная совершенно, кто работал в этой газете, я все же не могу не выделить ее руководителей из числа всех остальных. Независимо держалось и «Вечернее время» Б. А. Суворина, подвергавшееся несколько раз конфискациям и штрафам.

Сплошным олицетворением лести и прислужничества была, бесспорно, чебышевско-шульгинская «Великая Россия», пользовавшаяся особым благоволением генералаВрангеля и сыгравшая, как и при генерале Деникине, фатальную роль своим специфическим оптимизмом до последней минуты.

Едва ли можно представить себе без особого полета фантазии те гомерические цифры, определяющие суммы расходов, в которых выражались траты на содержание всей этой равняйсь-прессы. Сомнительно, чтобы дело ограничивалось одними миллионами, когда издания лишь одного г-на Чебышева и через него устраивавшиеся поглощали единовременно миллионные ссуды.

Все эти колоссальные траты на содержание органов пропаганды могли бы, разумеется, иметь свое оправдание, если бы они производились: а) на издание газет, доступных по крайней мере для массы населения, и б) при условии принятия на себя издателем обязательств выпускать и распространять их в достаточном количестве.

Что же было в действительности?

Всем, жившим в Крыму, отлично известно, что 1) цены на газеты возросли к осени до одной тысячи рублей за номер в половину нормального листа (при цене советских 1,5–3 рубля) и 2) семь восьмых их читались за чашкой утреннего кофе, так как были написаны языком, едва ли доступным для простого народа. Все это поразительно напоминало прошлогоднюю пропаганду исключительно в залах и буфетах 1-го класса.

Еще великолепней обстояло дело с распространением этих органов. По официальным сведениям, затребованным Ставкой в июне, все получавшиеся ежедневно на фронте газеты распределялись следующим образом:

1-й корпус – 485 экз.

2-й корпус – 565 экз. (через день)

Конный – 330 экз.

Донской – 270 экз.

Всего, следовательно, 1650 экземпляров![31] На весь фронт. На всю армию со штабами! Если вычесть из этого количества добрую половину, оседавшую в канцеляриях, у писарей и т. д., то станет понятным, почему люди, сидевшие в окопах, получали харьковские и московские газеты раньше севастопольских, а в деревнях в августе расклеивались майские номера.

О какой-нибудь налаженности экспедиторского аппарата говорить не приходится вовсе.

Служба связи штаба Главнокомандующего распределяла, как умела, получавшиеся в аптекарских дозах оттиски земельного закона, кое-какие (раза два, кажется) прокламации, газеты, но, в сущности, прав был генерального штаба полковник П. – начальник связи штаглава, говоривший: «При чем мы тут?.. Почему это я должен возиться еще с газетами?..»

Особого распределительного органа не существовало.

И на это-то все тратились те десятки и сотни миллионов, которых было и без того в обрез.

В некоторых случаях усердие казеннокоштной печати не зкало предела.

«Махно – разбойник», – говорила власть, и газеты были полны описаниями зверств махновцев.

«Махно – народная стихия», – решали вдруг силу имущие, и… г-н Бурнакин выступал с передовой «Да здравствует Махно!»

Кстати о махновцах. Был момент, когда Ставка на этих господ была в большой моде. В реальном отношении все расчеты на повстанцев дальше дававшихся им заданий по порче путей и мостов не могли идти.

Несколько раз, во время стоянки поезда генерала Врангеля в Мелитополе, в поезд приезжали группами по 3–4 человека более чем сомнительные камышовые «батьки» в кожаных тужурках, подпоясанные то алыми, то зелеными шарфами и обязательно до зубов вооруженные целыми коллекциями автоматических пистолетов.

«Батьки» шагали из доставлявших их штабных автомобилей прямо через дверцы, вызывая своим видом крайнее смущение у чинов Генштаба, советовавшихся конфиденциально, «подавать им руку или нет». Все чувствовали себя определенно неловко; и ни та ни другая сторона друг другу слишком не доверяли.

Повторяю, что реальное значение их (если исключить фантастические перспективы) было совершенно ничтожным.

Однако газеты г-на Данченко в своем повстанческом упоении доходили до того, что носились как с писаной торбой даже с теми «батьками», о которых в штабе уже имелись лаконические телеграммы: «приговор над таким-то приведен в исполнение тогда-то». Так было с весьма, если не ошибаюсь, модным осенью «атаманом» Володиным, казненным по приговору военно-полевого суда за будто бы доказанное пособничество большевикам.

Наконец, верхом чьего-то усердия и верхом наглости были явно вымышленные сводки штаба Махно, усердно печатавшиеся всей усердной прессой. В «сводках» сообщалось о занятии Махно Екатеринослава, Синельникова, Лозовой, Кременчуга, Полтавы и чуть ли не Харькова.

Сводки демонстрировались в Севастополе на Нахимовском с экрана, собирая целые толпы бессовестно околпачиваемого люда. Излишне, само собой, говорить, что никакой связи с мифическим штабом Махно у нас не существовало. Безобразие было прекращено лишь по решительному требованию генерала Коновалова.

Так завязывался с каждым днем все туже и туже узел лжи, лести, самообмана. Эта ложь, лесть и самооколпачивание в особенности были наиболее гибельными в истории изображения взаимоотношений генерала Врангеля с поляками и с так называемыми союзниками. Иллюзии в этой области оказались таким же смертельным ядом, как и доброхотное чебышевское строительство Перекопских твердынь.

Третья поездка (17–26 августа 1920 г.)

Кубанский десант

Еще самые первые дни наступления, как отмечалось в записи моей от 25 мая, вырвали из боевого комплекта Добровольческого корпуса (позже – 1-й армии) свыше 23 % всех людей, причем погибло и выбыло из строя более половины кадрового командного состава.