Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Встали с рассветом. Умылись ледяной водой из колодца. Трезвея, сливали друг другу из ведра на голову и фыркали от холода. Теща напоила теплым киселем. Вывели и заседлали коней, вздели доспехи, приторочили оружие и тронулись со двора. Неторопливо проехав улицами Славны, добрались до Знаменских ворот. За воротами пустили коней наметом по дороге на восток — в сторону Болотова поля. Затем проехали мост над Малым Волховцем, а от Волотова свернули на юг в сторону Ковалева, держа путь к Спасо-Нередицкому монастырю и княжескому Городищу. Утро уже полностью вступило в свои права, солнце грело и уверенно шло к зениту, когда козляне подъехали к воротам княжеского града. Десная створа ворот была открыта, но в воротах и на верхах вежи были вооруженные и доспешные вои, остановившие приезжих и потребовавшие объяснений, кто они и откуда. Горислав и Путята сошли с коней, приблизились к створам ворот и, отвечая на вопросы сторожи, попросили вызвать кого-нибудь из старших в княжеском полку. Когда княжеские вои узнали, что за люди перед ними, то явно насторожились и стали посматривать на приезжих с недоверием. Разговор прервался. Горислав и Путята отошли в сторону к лошадям и стали ждать. Через четверть часа из ворот выехал молодой и нарядный верховой, по виду боярин. Ему указали на козлян. Не сходя с коня, боярин подъехал к ним. Еще раз переспросил их о том, откуда они. Услыхав ответ, с удивлением вскинул десную бровь, внимательно осмотрел приезжих и спросил, о чем-хотят говорить. Горислав отвечал за всех. Без слов, осмотрев доспехи, оружие и коней, боярин кивнул головой. Затем велел козлянам оставить коней за воротами под присмотром сторожи и следовать за ним. Четверым воям княжеской дружины велел сопровождать их до княжеского терема.

Через десять минут обезоруженные козельские вои уже стояли перед князем Александром на княжеском подворье в окружении переславских гридей, отроков и новгородских кметей. Ратмир, приведший козлян, был рядом с князем. Высокий, широкоплечий, голубоглазый и светлорусый князь явно нравился Гориславу, ибо был «остромысл» не по годам и задавал вопросы со знанием дела. Более всего интересовало князя, как вооружены и уряжены татары. Дадеко ли бьют их пороки и какова сила и точность их ударов. Князь спрашивал, почему татарская рать так долго не могла взять Козельска, как устроен был Козельский град, и помог ли князь Михаил козлянам. Горислав разъяснял уверенно, обстоятельно и складно. Но на последний вопрос взялся отвечать Путята. Видно было, что ответы понравились князю, и он понял, что имеет дело с опытными и бывалыми воями. Молодые козляне — Вышеслав и Поспел лишь утвердительно кивали головами во время ответов старших товарищей и пытались вставить хоть слово. Когда же под конец Горислав добавил, что занимал в черниговской дружине место детского, что он и Путята повидали татар еще на Калке пятнадцать лет назад, то князь Александр и все окружавшие его в полном молчании и с великим уважением воззрели на старых козельских воев. После недолгого молчания князь спросил еще, почему козляне решили служить ему, а не черниговскому князю. Горислав отвечал, что в Новгороде на Славне у него семья, и что после того, как князь Михаил Всеволодович оставил Козельск, Вщиж, Дебрянск и другие города своей земли на произвол судьбы, служить ему он более не станет никогда. Эти же слова подтвердили и произнесли Путята, Вышеслав и Поспел. Более говорить было не о чем. Новгородский князь подошел к Гориславу, положил длань ему на десное плечо и молвил:

— Ти реклъ есмь. Буди тако.

У Горислав отлегло от сердца, и он благодарно поклонился князю. Все четверо поступали на службу в княжеский полк как простые гриди. Им показали в конюшне, где поставить коней, отвели место для отдыха и ночлега в гриднице, а для доспехов и оружия в оружной палате. Через день бывшие козельские вои уже несли дозорную службу в окрестностях Новгорода Великого.

* * *

Жаркий июль вступил в свои права. В Оденпе в русском храме на Собор Архангела Гавриила (13 июля) служили литургию. Нарядная Елена стояла и молилась в ошеей части храма вместе с матушкой и младшей сестрой. Правее их и ближе к солее стояли дядья, старшие братья Елены и еще несколько бояр. Среди них Елена выделяла одного лет двадцати шести — двадцати восьми от роду статного и красивого ликом. Он был наряден и, казалось, весел, ибо у него сей день были именины. Звали его Гаврилой Борисовичем. Он был старшим сыном бывшего новгородского тысяцкого Бориса Негочевича — ярого сторонника покойного посадника Внезда Водовика. Говорили про Гавриила, что он был храбр и дерзок, не раз дрался в сечах против воев Ярослава Всеволодовича, псковичей и поганой литвы. Да и по его лику было видно, что он смел, умен и благороден. Елена уже не первый раз видела его здесь в храме и успела заметить, что Гаврила Борисович вместо молитвы часто смотрит на нее с восхищением и не может оторвать очей. Они уже не раз приветствовали друг друга при встрече поклонами, причем он улыбался Елене, сияя очами, и пытался заговорить. Однако она избегала разговора. Вот и сейчас он как нарочно встал позади ее братьев, почти вровень с ней, и искоса посматривал на нее. Ей льстило это. Но мысли об Александре не давали ей покоя, и она стыдила себя за то, что этот боярин нравится ей.

Служба в храме шла своим чередом. Но мысли Елены были совсем далеко от того, о чем говорилось или пелось в молитвах. Ее терзали тяжелые и противоречивые чувства. Она вспоминала Александра, мысленно просила у него прощение за то, что давно не могла написать ему и сообщить что-то о себе. Он, наверное, ждал вестей и мучился. Но Елена сама постоянно была в этих муках. В муках ожидания, в муках безысходной любви и желания. Как она устала от всего этого за последние два года. Она так редко могла видеться с Александром, так редко целовать его и делиться с ним своими чувствами и мыслями. И даже, когда они встречались где-нибудь тайно и, как правило, в черных избах простолюдинов или смердов на одну ночь, он всегда был озабочен своими княжескими делами и мало говорил с ней о любви и их будущем. Да, она невероятно устала ждать и терпеть, смиряться и прятаться, бояться каких-то диких татар. Как ей хотелось открыться во всем родным и близким. Как хотелось пойти с ним под венец и зажить так, как живут после свадьбы молодые жена и муж. Да, но братья с дядьями сделают все, что бы ни она, ни матушка никогда не возвратились в Новгород. Здесь, в Медвежьей Голове, Елена окончательно поняла, что с Александром ей не испытать счастья. Но она, вероятно, могла достичь его с этим, пусть еще мало знакомым, но любящим ее, молодым и красивым, смелым, дерзким, независимым от уз власти и обстоятельств человеком. Она с теплом посмотрела в сторону Гаврилы Борисовича, и глаза их встретились. Румянец покрыл ее ланиты, и она опустила очи.

Сомнение вновь шевельнулось в ее голове, потому, что она своим женским сердцем и естеством вдруг услышала и почувствовала что-то крохотное и теплое, но сильное и великое внутри себя. Словно очнувшись от сна и не веря себе самой, Елена вдруг вспомнила, поняла, что, скорее всего, есть еще одно обстоятельство, которое может помешать ей устроить жизнь с этим новым, но интересным и сильным человеком. С их последней встречи с Александром прошло уже более шести седмиц… Потому надо было торопиться и скорее решаться на что-то. От этих мыслей ей стало немного дурно и показалось, что в храме слишком душно. Елена перекрестилась и обмахнула себя краем большого плата. Румянец разлился по ее лицу, и она почувствовала сильный приступ тошноты, подступивший к ее гортани…