"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Болдин, глава аппарата и давний сотрудник Горбачёва, сказал: «Михаил Сергеевич, разве вы не понимаете, какая обстановка?» Горбачёв отозвался: “«Мудак ты, и молчал бы — приехал мне лекции читать о положении в стране!»[713]

Горбачёв матерился им вслед, когда они уходили.

В следующие три дня Горбачёв и его семья фактически были пленниками на собственной даче — они были измучены, долго не спали. Горбачёв боялся, что фраза Бакланова о его здоровье означает, что его отравят, поэтому его семья и сотрудники отказывались употреблять пищу извне и питались только продуктами, имеющимися на даче. Раиса следила за их безопасностью. Горбачёв свободно прогуливался по даче, чтобы показать всем, кто его мог увидеть, что он здоров. В гараже, у ворот и на вертолётной площадке появилась вооружённая охрана. Выезд заблокировали грузовиками. Они слушали радио по маленькому приёмнику Sony и услышали на ВВС: заговорщики в Москве объявили, что Горбачёв болен, а его обязанности исполняет Янаев. Охранникам Горбачёва удалось соорудить телевизионную антенну, и они посмотрели пресс-конференцию в Москве; Янаев, похоже, был пьян. Они услышали, что Ельцин призвал людей выступить против путча. «Я был уверен, совершенно убеждён, что всё это дело не может продолжаться долго — они не выйдут сухими из воды», — говорил Горбачёв. Они с Черняевым выходили на улицу, где их нельзя было подслушать. Горбачёв назвал заговорщиков «самоубийцами» и «подлецами». Горбачёв никак не мог поверить, что Язов и Крючков предали его.

В понедельник, 19 августа, Черняев застал Горбачёва лежащим на кровати; он что-то писал в блокноте. Черняев сел рядом и начал ругаться. Горбачёв поглядел на него грустно и сказал: «Да, это может кончиться очень плохо. Но, ты знаешь, в данном случае я верю Ельцину. Он им не дастся, не уступит. Тогда — кровь». Ближе к вечеру Горбачёв, Черняев и Раиса собрались в небольшом павильоне на пляже, надеясь, что его КГБ не прослушивает. Раиса вырвала из блокнота несколько чистых листов, дала их Черняеву вместе с карандашом. Горбачёв продиктовал заявление для внешнего мира: он требует включить телефоны и выделить ему самолёт для возвращения в Москву где он продолжит работу. Ночью они зашторили окна. С помощью Ирины и Анатолия Горбачёв сделал видеозапись, в которой осудил заговорщиков. Раиса записала в своём дневнике: «Что бы с нами ни случилось — люди должны знать правду о судьбе президента». Они разобрали видеокассету и разрезали плёнку на четыре части маникюрными ножницами. Каждую часть они намотали на бумажный валик, заклеили скотчем, а потом спрятали в доме, надеясь в какой-то момент передать их наружу. Кассету они снова собрали, чтобы не было заметно, что её кто-то разбирал.

***

В восемь часов утра в понедельник начальство приказало полковнику Виктору Болдыреву, начальнику управления генштаба, отвечавшего за ядерные системы, отправить чемоданчик и дежурных офицеров назад в Москву. Болдырев ответил, что с ними нельзя связаться. Линии всё ещё были выключены.

В девять утра к входу резиденции Горбачёва в Форосе прибыла следующая смена дежурных, назначенных работать с ядерным чемоданчиком. Они были на военной даче и не имели никакого представления о том, что происходит. На входе им сообщили, что их пропуска недействительны. По радио звучали сообщения ГКЧП. Через час им приказали вернуться назад.

Наконец Болдырев с помощью КГБ добрался до Фороса и проинструктировал всех дежурных офицеров перед возвращением их в Москву с ядерным чемоданчиком. В два часа дня офицеры собрали своё оборудование, в том числе «Чегет» президента и папку с кодами, и их отвезли в аэропорт. Они вылетели в Москву на самолёте Горбачёва — на нём президент должен был отправиться на церемонию подписания нового союзного договора во вторник. В Москве дежурных встретили сотрудники генштаба; они забрали у них аппаратуру.[714]

В июне Борис Ельцин был избран президентом РСФСР — крупнейшей советской республики. Это был настоящий боец с железной волей, и он стал поднимать жителей Москвы против путчистов. Утром 19 августа на даче Ельцин и несколько его сторонников подписали заявление о сопротивлении. Затем он надел под костюм пуленепробиваемый жилет и поспешил в город. К 19-этажному зданию на берегу Москвы-реки, известному как Белый дом, двигались танки; там у Ельцина был кабинет. Ельцин вышел из Белого дома к толпе людей, пришедших защищать здание. Как вспоминал журналист Майкл Доббс, «толпа взревела, заметив высокую фигуру русского президента, целеустремлённо шагавшего по парадной лестнице Белого дома». Ельцин взобрался на танк № 110 Таманской дивизии и зачитал своё заявление. «Силовые методы неприемлемы, — заявил он. — Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Обращаемся к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданственность и не принимать участия в реакционном перевороте».[715]

В среду, 21 августа, попытка путча потерпела крах. Танки и войска готовились к бою на улицах Москвы, но спецотряды КГБ, которые должны были пойти на штурм Белого дома, отказались это делать.

Горбачёв потерял контроль над чемоданчиком, но командующие ядерными силами хранили спокойствие. По меньшей мере один из троих людей, в чьи полномочия входил запуск ракет, — главнокомандующий ВВС Евгений Шапошников, открыто выступил против путча. В мемуарах он вспоминал, что сказал Язову: командующие ракетными войсками и военно-морскими силами поддержат его, а не клоунов-заговорщиков.[716] Ярынич, хорошо знавший механизмы управления ядерными силами, в дни переворота был в Министерстве обороны. «Множество людей в армии ждали позитивных изменений в стране, они сочувствовали переменам и не поддались панике, — говорил он. — Военные понимали, как опасно раскачивать лодку во время этой бури, и сделали всё, чтобы она не перевернулась».[717]

Черняев вспоминал, что во время триумфального возвращения Горбачёва в Москву на борту самолёта царило чувство эйфории. Но когда они совершили посадку в аэропорту Внуково — это было в два часа ночи, — стало ясно, что напряжение страшно ударило по семье Горбачёва. В последний день в Форосе Раиса перенесла микроинсульт. А по пути из Внуково у дочери Горбачёва Ирины случился нервный срыв. Она бросилась на сиденье и затряслась в рыданиях; муж Анатолий пытался её успокоить.

«Я приехал из Фороса в другую страну, и сам уже не тот, кем был, другой человек», — заявил Горбачёв. Но даже он не осознавал, насколько глубоко страна преобразилась за эти три дня. Партия и государство, вылепившие его самого, которых он вёл к гласности и перестройке, были мертвы. Позднее Горбачёв признавался: «В то время я не до конца понимал масштабы трагедии». Он мешкал — возможно, всё ещё чувствовал потрясение после Фороса или же погрузился в страдания своей семьи. Он не поехал ни в Белый дом, где толпа ждала его, ни на огромную демонстрацию на следующий день. Он не понимал, как изменились люди и как хотят они полного разрыва со старой системой. 22 августа Горбачёв сказал на пресс-конференции, что Коммунистическая партия — всё ещё «прогрессивная сила», несмотря на предательство её руководителей. Через два дня он под давлением Ельцина пошёл на попятную. Он ушёл в отставку с поста генерального секретаря партии и приказал распустить ЦК. Ельцин приостановил деятельность КПСС. Горбачёв всё ещё был президентом, но страна быстро распадалась, республики одна за другой провозглашали независимость, одни — до попытки переворота, другие — после.[718]