Война самураев - Кейра Дэлки

— Ха! — воскликнул Ёсицунэ. — Раз олень смог спуститься, то и конь сумеет! Смышленый парень, иди к нам — будешь дорогу показывать. Проведи нас к вершине, а там уж мы оглядимся и придумаем, как быть.

Тотчас мальчику завязали волосы в узел, как подобает взрослому воину, и выдали короткий меч.

В скором времени Ёсицунэ, Бэнкэй и их маленький проводник уже лежали на мерзлой земле, выглядывая за край утеса Ити-но-тани. Снегопад прекратился, и вся громадина крепости очутилась перед ними как на ладони.

— Гляди-ка! — воскликнул шепотом Ёсицунэ. — С этой стороны у них и часовых не выставлено!

— Они, верно, решили, что часовые здесь ни к чему, — громыхнул Бэнкэй.

— Ничего, мы их научим уму-разуму. Подать сюда коня! Один из дружинников вывел вперед приземистую бурую лошаденку, назначенную «оленем». Ей подрезали гриву и укоротили хвост, чтобы часовые ничего не заметили. Хотя в тот миг это казалось излишней предосторожностью.

— Давай, — приказал воину Ёсицунэ. — Пусть скачет вниз.

Дружинник отвесил конскому заду два крепких шлепка, и животное ринулось с кручи, не разбирая дороги.

Ёсицунэ и Бэнкэй с азартом наблюдали, как лошадь приземлилась на осыпь и заскользила, чуть не по хвост увязая в рыхлом щебне и каменной пыли. Однако бедное создание все же сохранило равновесие и нащупало опору средь более твердых камней ближе к подножию утеса. Оттуда лошадь, то скользя, то цепляясь, спустилась-таки вниз. Кряж был так крут, что она последним прыжком угодила на крышу одной из крепостных построек и встала там, трясясь от пережитого испуга.

— Готово! — сказал Ёсицунэ. — Осталось только дождаться, пока часть наших войск прорвется у Икуты. Они нагрянут с переднего края — отвлечь внимание, а мы тем временем нападем сзади. То-то Тайра удивятся, нэ?

— Господин, у вас даже глаза загорелись.

— Что ж такого? Эх и славная будет битва!

— Глянь-ка, — сказал один часовой с северной стены Ити-но-тани другому. — Кто это там?

— Впотьмах и не разберешь, — отозвался его товарищ. — Не то олень, не то лошадь…

— И что этот олень или лошадь делает на крыше казарм Моритоси?

— Не знаю. Стоит будто бы.

— Нет, как он там очутился?

— Кто его разберет. Может, он волшебный? Какое-нибудь знамение.

— Доброе или дурное?

— Что я тебе, предсказатель? Не знаю. Вдруг это кирин[78]? Их еще называют посланцами богов.

— У киринов пламя бьет из-под коленей. Нет, что-то не похож он на кирина.

— О, слышал? Только что всхрапнул. Это лошадь.

— Ну вот, теперь вовсе чертовщина какая-то. Лошадям на крыше не место. Сейчас я ее сниму. — С этими словами часовой пустил в шею лошади две стрелы. Животное хрипя повалилось, проехало боком по черепице и рухнуло замертво у самых ног стражников.

— Что ты наделал! Ты убил наш талисман!

— Это был демон в конском обличье. Погоди, еще будешь меня благодарить.

— Смотри, у него кровь. Никакой это не демон, а обычная лошадь.

— Обычные лошади не попадают на крыши сами собой!

— Зря только стрелы потратил, убил беззащитное существо. Будь уверен — этот грех нам еще отзовется.

— Лучше заткнись и помоги мне выбросить ее за стену, пока никто не увидел.

Однако зря стражники суетились: пока остальные Тайра стояли в дозоре, спали, играли на флейтах и в кости, никто и не заметил рухнувшего на песок трупа лошади.

Следующим утром, на заре, Мунэмори растолкал один из вассалов.

— Господин, вам лучше взглянуть. Презанятное зрелище. Потирая глаза, Мунэмори поднялся с тюфяка и вышел из шатра, установленного на палубе ладьи. Он уже привык ночевать на море, и качка больше не раздражала его, а убаюкивала. Спать приходилось в одежде, а купания — отменить, но в остальном стало гораздо терпимее, чем поначалу.

— В чем дело?

— Там, на берегу, у заградительного вала — видите?

Мунэмори, прищурившись, различил двух всадников с белыми стягами, кричащих и сыплющих стрелами поверх каменной стены перед воротами Ити-но-тани.

— Хм-м… должно быть, как-то просочились мимо Икуты. Отчего наши воины с ними не разберутся?

— Полагаю, не видят достойных противников. А лучникам было бы глупо растрачивать стрелы ради двоих неприятелей.

— Хм-м…

— Смотрите-ка: вон еще подошли.

Вдоль берега подтянулись еще шестеро всадников. Теперь Мунэмори отчетливее слышал их выкрики — самураи оглашали свои имена и владения, вызывая достойных бойцов выйти и сразиться один на один в честной схватке.

— Ты прав. Зрелище и впрямь обещает быть презанятным. Сказав так, Мунэмори сел на бочонок, а челядинцы к тому времени поднесли ему чашу риса и рыбы на завтрак. Он принялся за еду, глядя, как всадники снова и снова бросаются на крепь и опять отступают. Наконец из ворот показались несколько Тайра и в вялом сражении отогнали горстку Минамото.

И тут Мунэмори едва не поперхнулся: с востока на берег высыпали многие тысячи всадников под белыми стягами.

— Что это? Откуда?

— Видно, Икута пала, — тихо ответил самурай. Мунэмори встал.

— Что ж. Мы сдали в малом. Зато теперь поглядим, чем сильна Ити-но-тани. Минамото здесь не пройти.

Со стен и крепостных башен хлынул град стрел, сдерживая вражеский натиск. Из главных ворот выехала дружина конников, расположилась за каменным валом.

— Господин, — произнес вдруг самурай. — Смотрите! Там, наверху…

Мунэмори поднял глаза к верхушке кряжа позади крепости и обомлел.

— Блаженный Амида… Чашка риса выпала из его рук.

— Пора! — прокричал Ёсицунэ, выбрасывая вперед боевой веер. — Пролетим над обрывом, как хищные птицы! Обрушимся на Тайра дождем! За мной! — И, поддав коня пятками в бока, он ринулся вниз с отвесной кручи.

На какой-то миг воин с конем повисли в воздухе — содэ трепетали на ветру, точно крылья чайки, морской ветер холодком овевал лицо. Ёсицунэ издал вопль восторга, юной удали и жажды крови. В следующее мгновение они приземлились, проваливаясь в щебень. Конь тонко заржал, но Ёсицунэ натянул поводья, задрал его голову кверху и подался назад, чтобы придать его задней части устойчивости. Мимо пролетели чужие лошади — одни всем весом падали на камни, ломая ноги или скатываясь кубарем с кручи, уже без седоков. Многие, однако, удерживались на откосе, и вскоре три тысячи всадников, очутившись в крепости Ити-но-тани, издали такой воинственный клич, что содрогнулись горы.