Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов

голове и начинаю молча и проникновенно благословлять изобретателя дешевых книг в мягких обложках.

— Хорошо-хорошо. Ты для меня не старшая, а младшая сестра. Такая маленькая чернокожая сестренка. Хотя, Лиз, посмотри на себя и на меня и подумай сама, ну кто поверит, что у нас с тобой общие мама и папа?

Мгновенно следует еще один удар книгой. Интересно, почему большинство знакомых мне женщин находят возможным обращаться со мной как им заблагорассудится? Командовать, капризничать, драться книгами?

В этот момент дверь распахивается и в комнату снова влетает Азат. Не знаю другого человека, который бы обладал подобным даром появляться не вовремя. Азат молча таращится на нас не в силах сказать ни слова и только шевелит от возбуждения смуглыми пальцами ног в сандалиях. Зато Лиз отводит душу:

— Что тебе надо, олух? В кои-то веки мужчина стоит передо мной на коленях. И тут черт приносит тебя, чтобы все изгадить. Проваливай немедленно.

Я активно поддерживаю Лиз:

— Вот-вот, катись отсюда. Ты видишь, мы заняты. Правда, Лиз?

Дверь с треском захлопывается, а Лиз мечтательно жмурится и потягивается в кресле:

— Теперь он всему институту расскажет о том, что видел, о том, как ты здесь на коленях стоял. И Джой тоже наверняка узнает. Да нет, точно узнает.

Поежившись, я, тем не менее, храбро гну свою линию:

— Меня это совершенно не волнует. Для меня в жизни главное — твое отношение ко мне. Лиз, я давно хотел сказать, что ты чернокожая богиня.

Лиз протягивает в мою сторону свой изящный палец, который в свете лампы блестит, как вырезанный из черного с матовым блеском дерева.

— А ты — лживый и лицемерный тип. Ты променял меня на эту тощую индонезийку.

— Будь справедлива, она не такая уж и тощая. Хотя это, конечно, смотря с кем сравнивать… Лиз, вот ты в третий раз шарахнула меня книгой по голове. Я могу это рассматривать как знак прощения моих грехов?

— Можешь, но исчезни, пока я не передумала.

Слава Богу, она уже улыбается. Дойдя до двери, я как. можно небрежнее говорю:

— Кстати, я хотел переброситься парой слов с Я кобом. Ты не дашь мне номер его телефона?

Улыбка на лице Лир гаснет. Она опускает книгу и медленно говорит:

— Ах ты, негодяй. Я-то, дура, поверила, что ты действительно пришел извиняться. А тебе просто нужен был телефон Якоба.

Порхая и переворачиваясь, в меня летит визитная карточка Якоба. Подобрав ее, выкатываюсь в коридор. Уши у меня горят, настроение скверное. Как большинство женщин, Лиз слишком серьезно относится к некоторым вещам и не верит в порыв. Ничего, завтра она немного остынет и нужно будет объясниться с ней еще раз. Так или иначе, номер телефона Якоба у меня теперь есть, а это главное.

Теперь мне предстоит ломать комедию иного рода — просить у Якоба журналистскую информацию об институте Ван Айхена. Не верю, что он может дать мне больше данных, чем мои коллеги. Но другого пути нет: Якоба следует втравливать в это дело постепенно. Только так он почувствует себя участником действа и втянется в мои игры.

Якоб, кажется, не особенно в восторге от моего звонка. Но, главное, он соглашается на встречу, и через час я сижу в нашем кабачке, потягивая пиво из высокого бокала. Как обычно, я сегодня предпочел бы красное вино. Однако, насколько я знаю, Якоб пьет пиво. А в случаях, когда взаимопонимания с собеседником еще только предстоит достигнуть, разницу во вкусах лучше не подчеркивать.

Якоб появляется с десятиминутным опозданием и грузно плюхается на стул. Я поднимаю палец, и Ян несет большую кружку пива, соответственно своей комплекции, мои гость предпочитает массивные и вместительные сосуды. Якоб достает пачку, Кэмел, закуривает и вопросительно поднимает брови:

— Зачем я тебе понадобился?

— Мне необходима информация по некоей организации в Амстердаме, которая называется Институт проблем развития. Помимо собственно семинара, я здесь должен установить контакты с заведениями примерно того же профиля, что и мой институт в Москве. Так вот, в частности, я был и в Институте проблем развития. И сама контора, и ее директор произвели на меня двойственное впечатление. С одной стороны, Ван Айхен, директор, — фигура вполне убедительная, и он, безусловно, в курсе вопросов, которыми его институт должен официально заниматься. Кроме того, он толи полномочный представительно ли еще кто, Финляндии. Это тоже добавляет ему солидности и вызывает доверие.

С другой стороны, есть в этом заведении что-то неправильное. Если излагать коротко — это заведение не производит впечатления ни исследовательского центра, ни представительства. Понимаешь, когда из четырех сотрудников, которых я там видел, трое — подтянутые, тренированные и очень хорошо одетые молодые люди в возрасте около тридцати и еще одна — прелестная строго одетая секретарша, это заставляет задуматься. Понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю. Чего тебе от меня-то надо?

— Я хочу, чтобы ты навел справки об этой конторе по своим каналам. Если данных по институту нет и у газетчиков, то вряд ли поможет кто-нибудь еще.

— Слушай, я плохо понимаю намеки. Я что, должен рассматривать всю эту затею как дружескую услугу?

— Отчасти так. Хотя на дело можно посмотреть и с другой стороны. Если мои подозрения подтвердятся, ты можешь получить неплохой материал.

Якоб вздыхает и задумывается, глядя на неровную дубовую поверхность стола. Потом молча делает знак официанту, чтобы тот принес еще пива. Практического склада человек: даже если наш разговор впустую, так он хоть пива попьет за мой счет. Отхлебнув из нового бокала, Якоб интересуется:

— Зачем тебе вообще это нужно?

— Я же тебе сказал, что, помимо всего прочего, начальство в Москве поручило мне установить контакты с заведениями, схожими по профилю с нашим. Будет нездорово, если я заведу здесь знакомство не с теми людьми, верно?

— Ну хорошо, я попробую. По учти, если я нахожу что-либо у нас в компьютере — тебе повезло. Если нет — вопрос снимается. Больше я никуда лазить не буду.

Не особенно приветливо кивнув мне на прощание, Якоб направляется к выходу. Мне тоже здесь делать нечего. Расплатившись с барменом, иду в гостиницу.

* * *

Обстановка в кабинете была точно такой же, как и вдень их первой встречи. Изменилась только атмосфера. Сейчас отчаяние и страх были ощутимы, они вторгались в разговор как равные участники, сбивали и рвали ритм, уводили мысли в сторону. Казалось, что двое мужчин, сидевших друг против  друга, говорили каждый сам с собой.

— Ну, вот и все. Произошло то, о чем я вас предупреждал. Соловьев вышел на ваше