Владимир Богомолов. Сочинения в 2 томах. Том 1. Момент истины - Владимир Богомолов

Начальник Управления контрразведки генерал Егоров

— Скажите, что нам даст войсковая операция? — сдерживаясь, спросил Егоров.

— Хотя бы тайник, в котором, как вы полагаете и как утверждает подполковник, хранится рация.

— Сомневаюсь! — Егоров недовольно насупился. — Войсковая операция — это крайность. За неимением лучшего — последнее средство. Всякое вмешательство в детали разработанной операции армейскими силами связано с большой опасностью. Мы не сможем предусмотреть конкретных условий, при которых начнут развиваться события. Своих доводов против войсковой операции высказывать сейчас не буду. Но напоминаю — лес минирован, так что перед каждым надо пускать саперов. Я не знаю, сколько там погибнет, но жертвы неизбежны. Так о какой человечности и престиже вы мне здесь толдоните? Хочу только спросить, почему мы, профессионалы, станем перекладывать свою ношу на плечи армии? Это же наш хлеб! Правда, у нас катастрофический некомплект розыскников, нет людей, но в армии-то их тоже не хватает! Люди выкладываются без остатка две недели, без какой-либо помощи, и все, и кроме вас, майор, их действиями довольны. Говорить о войсковой операции сегодня просто нелепо. Оставьте свои завиральные мысли, майор, — возбужденно произнес Егоров. — Я не желаю их не только обсуждать, даже выслушивать, извините, не желаю.

Поляков, поймав взгляд генерала, провел рукой по волосам, погладил папку рукой, мол, мягче, мягче. Егоров, конечно, понял, но в лице его ничего не изменилось.

— Не я это придумал, товарищ генерал, — невозмутимо заметил Кирилюк. — Это предложение Колыбанова.

— За восемьсот километров все видится иначе. Убежден, — сказал Егоров, — если бы Колыбанов знал конкретные условия, детали, обстоятельства дела, разговор бы о войсковой операции и не возник.

— Алексей Николаевич, — вмешался Мохов, — не горячись. Перед моим вылетом из Москвы Колыбанов и генерал-полковник поручили изучить на месте вопрос о возможности и целесообразности проведения войсковой операции, особенно с учетом вашей последней версии — наличии тайника в Шиловичском лесу.

— Не надо путать! Проводить войсковую операцию или изучить вопрос о ее целесообразности — это разные вещи, — отодвинув кресло, Егоров стремительно поднял свое большое грузное тело и вышел из-за стола. — Я знаю немало войсковых операций и по опыту могу сказать, чего наверняка войсковой операцией мы достигнем: создания перед начальством видимости активности. Для газетной передовицы, для гражданского населения... А мы с вами офицеры разведки... Причем находящиеся внутри события... Скажите, майор, чем характерна сегодня обстановка на фронте?

— Как чем?.. Победоносным наступлением наших войск...

— Победоносным, это верно, — поморщился Егоров. — Так вот, обстановка на нашем фронте, да и на соседних, характеризуется сегодня, прежде всего, трагическим разрывом между обилием новейшей техники и нехваткой людей! Если два месяца назад, перед началом наступления, численный состав дивизии бы доведен в среднем до шести с половиной тысяч человек, то сейчас во многих насчитывается не более двух тысяч... Есть батальоны, в которых вообще шестьдесят-семьдесят активных штыков... Выходит, нам потребуется уже не одна дивизия, а три или даже четыре!

— Товарищ генерал, — с улыбкой сказал Кирилюк, — дело взято на контроль Ставкой. Да вы только скажите — все забегают как посоленные!

— Ах, майор, майор... — покачал головой Егоров и повернулся лицом к Кирилюку. — Где вы слов таких нахватались?.. Как же вы, человек с высшим юридическим образованием, предлагаете мне, с моим неполным рабфаковским, людей солить?.. Скажите только честно, как на духу: вас самого когда-нибудь солили?.. Ведь нет!.. Скажите честно, вы сами ради психологического эффекта когда-нибудь в подвешенном состоянии находились?.. Ведь нет, майор, нет. Почему же другим вы это с такой легкостью назначаете (прописываете)? Но вот дело взято на контроль Ставкой и началась горячка: хватай мешки, вокзал отходит. Вдруг выясняется, что все плохо, все глупцы и бездельники. Критиковать и быть недовольным — проще всего, это привилегия начальства. Я тоже не всем доволен. Но это не значит, что я соглашусь на поспешные опрометчивые действия! И опять вопрос принципиальный: «хватать» или «все концы»? Их трое, и они, безусловно, связаны с агентурой, оставленной немцами. Надо зацепить всю сеть.

— «Все концы», безусловно, — говорит Мохов. — Когда?

— Вы же знаете — в ближайшие сутки.

Несколько секунд все молчат.

— Поговорили? — спрашивает затем Егоров. — Ну, а теперь послушайте... Было это в конце июля сорок первого года под Гомелем. Второй месяц отступления — положение (обстановочка) тяжелее не придумаешь! Ночью — звонок... Приглашают зайти к только что назначенному командующему фронтом — тогда они частенько менялись... Прихожу... Сидит на командном пункте генерал-полковник... Фамилию мусолить не буду, назовем его условно — Федор Иванович... Второй месяц в боях, трижды ранен, одна нога в шерстяном носке вот так вытянута... рука на перевязи, около стола костыль... Глазищи воспаленные, сам измученный в отделку, еле держится... Но пост свой боевой, ответственный не покидает. Только я на порог, спрашивает: «Сколько за последние сутки расстреляно изменников, трусов и паникеров?..» Отвечаю: «Ни одного...» Насупился, как сыч... «Плохо, — говорит, — плохо вы мне помогаете!..» Обменялись еще несколькими фразами, чувствую, он мною недоволен, хочу уйти, но предлагает остаться: прибыла с соседнего фронта дивизия, надо побеседовать с ее командиром, поставить боевую задачу... Раз надо, так надо — сажусь за его плечом на табурет. Заходит молодой полковник, докладывает Федору Ивановичу о прибытии и весь так и светится. Оказывается, года за два перед тем был Федор Иванович начальником курса в академии, а полковник этот у него — слушателем. Представился бодро, смотрит на него, как на отца родного, и говорит, что рад, мол, видеть его, Федора Ивановича, живым, и рад будет воевать его командованием. А Федор Иванович ему строго, официально с прокурорским личиком: «Ставлю вам ответственную боевую задачу — прикрыть Гомель с запада по фронту на участке шесть километров и не допустить прорыва к городу противника!» Полковник заверяет, что не пожалеет ни сил, ни самой жизни, но просит учесть, что при убытии с прежнего места действия дивизию совершенно раздели: у него четыре сотни человек, артиллерии нет и удержать по фронту шесть километров он физически не в состоянии. А Федор Иванович смотрит на него исподлобья и очень так впечатляюще, железно говорит: «В случае невыполнения моего приказа, если немцам удастся прорвать линию обороны, будете немедленно, без суда расстреляны!..» И кивает в мою сторону: вот, мол, в сиреневой гимнастерочке особист, он тебя быстренько оформит!.. Полковник смотрит на меня, ни жив ни мертв... А я ему из-за плеча Федор Ивановича улыбаюсь и подмигиваю, мол, не робей! Улыбаюсь, а на душе тошнее тошного: меня, руководителя контрразведки фронта, пугалом выставляют! Используют в качестве пугала!.. Да-а, тяжелое было время!..

Егоров поднялся и пошел по кабинету.

— Ну, и что же дальше? — заинтересованно спросил Никольский.