Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

У сэра Генри Джозефа д’Авигдора-Голдсмида, нынешнего главы семейства, только одна дочь. Его наследнику – генерал-майору Джеймсу д’Авигдору-Голдсмиду, его брату, уже пятьдесят восемь лет, и он холостяк.

Сэр Генри, или сэр Гарри, как его все зовут, высокий, прямой, как палка, бывший майор и солдат до мозга гостей. При первой встрече у тебя возникает безотчетное желание встать по стойке «смирно», хотя в его тоне нет ничего приказного и это один самых очаровательных и приятных людей. Он отличился на военной службе, получил боевое ранение и был награжден орденом «За выдающиеся заслуги» и Военным крестом за доблесть, но считает их пустыми безделушками: «Эти штуки дают всем офицерам с передовой, кому посчастливилось выжить».

Он один из всей Родни по-прежнему живет по-царски или, по крайней мере, по-баронски в Сомерхилле, в доме предков Голдсмидов посреди кентской глубинки. Это большой дом времен короля Якова с типичными окнами в свинцовом переплете. Там есть внутренний и внешний дворы и бесконечные галереи, увешанные фламандскими гобеленами. В главном зале открытый камин такого размера, что в нем поместится бык на вертеле, а еще там есть Зал правосудия, где в прежние времена магистраты судили и рядили местных жителей. Стены с бойницами и башнями, крутые винтовые лестницы, убегающие куда-то вверх, в вечную тьму, а в спальне, по слухам, даже водится привидение. В 1945 году сэр Гарри нанял сэра Хью Кэссона, чтобы переделать бывшие комнаты для прислуги в семейные квартиры. Результат прекрасно вписался в остальной дом и отличается неким компактным величием. За столом еду подают двое дворецких. На столе изысканная посуда и приборы. Графинчики для масла и уксуса из слоновой кости, вилки и ножи из чистого серебра, тарелки с гербами, и это за неформальным воскресным обедом. Леди Голдсмид, темноволосая, привлекательная, с яркими глазами и свежим лицом, кажется слишком молодой, живой и веселой для обстановки, которая напоминает профессорский обеденный зал в кембриджском колледже. Сэр Гарри, в свою очередь, выглядит в этом окружении так же естественно, как дубовые панели на стенах, ведь, как это выясняется при близком знакомстве, несмотря на военную выправку, мыслит он как ученый, в нем чувствуется что-то такое от мудреца и старого портвейна. Он много путешествовал, много читал и время от времени присылает неподписанные ученые отзывы в литературное приложение к «Таймс» и другие журналы. Он председатель Англо-израильского банка и директор фирмы «Мокатта и Голдсмид», но деловые интересы не отнимают у него много времени. Он заседал в парламенте от Уолсолла с 1955 года во фракции тори, и, когда премьером был мистер Макмиллан, поговаривали, что ему могут дать пост в правительстве. Он хорошо информирован по многим вопросам, особенно финансовым, и его прочили в парламентские заместители министра финансов, но этого не случилось. На выборах 1970 года он был переизбран, причем большим числом голосов, но, как и многие другие состоятельные аристократы-тори, он плохо укладывается в новую модель консервативной партии, какой ее видит Хит, да и Англии, какой ее видит Хит. Сэр Гарри считает себя мягким, ненавязчивым анахронизмом. Его политическая карьера подошла к концу, и в будущем он надеется найти время для литературного творчества.

Его отец Осмонд Д’Авигдор после детства, проведенного в бедности, еще в студенческие годы унаследовал состояние Голдсмидов и поместье двоюродного деда сэра Джулиана. Он видел себя человеком, временно попавшим в трудные обстоятельства, и быстро приспособился к новому статусу. Он женился на дочери польско-еврейского банкира, обосновавшегося на Ривьере, и супруга так энергично взялась за роль хозяйки поместья, что перещеголяла самого хозяина. Осмонд, как и другие из Родни, добросовестно исполнял обязательства своего класса и был активным членом Совета представителей и Еврейского колонизационного общества. В остальном же он относился к своему происхождению и вере до странности неоднозначно.

Генри поступил в Хэрроу в 1922 году, получив стипендию, и по настоянию директора его называли просто д’Авигдором, чтобы, по его словам, «не писать в бумагах это ужасное немецкое имя».

Другие еврейские мальчики еженедельно получали религиозные наставления от сэра Израэля Голланца, и известного раввина, и одного из виднейших шекспироведов своего времени; но Генри по указанию отца посылали с христианами в часовню. Начальник интерната сказал ему, что, насколько он понимает, его хотят воспитать как христианина. Голланц тут же передал это дело на рассмотрение высшего авторитета, которым в данном случае был Лайонел де Ротшильд. Осмонда вызвали в Нью-Корт и заставили признать свою ошибку, и больше его сын не ходил в часовню.

Все это произошло еще в первый школьный семестр. На младшего брата Генри, который поступил в Хэрроу три года спустя, этот инцидент никак не повлиял. Осмонд, по всей видимости, подвергался антисемитской травле во время учебы в школе и хотел оградить от нее сыновей. Его решение никак не было связано с отказом от иудаизма или принятием христианства. Как вспоминает сэр Генри, он «был моральным и физическим трусом».

Если молодые Голдсмиды так и не стали христианами, то и с иудаизмом на них не особенно наседали. Сэр Генри иногда заходил в синагогу по каким-то торжественным случаям, но не реже он оказывался и в церкви. Его жена, дочь армейского офицера, не еврейка. У них родилось две дочери. Одна, к несчастью, утонула, случайно выпав из лодки, и ныне увековечена в изысканном витраже работы Шагала в приходской церкви в Тудли. Другая вышла замуж за христианина.

Сэр Гарри активно работает в нескольких еврейских организациях, и еврейская община смотрит на него с любовью и гордостью. Он и сам испытывает некоторую гордость за свою принадлежность к евреям, но это вряд ли связано с религиозной верой. Скорее это вопрос предков, но, пожалуй, близких, нежели далеких – Исаака Лиона Голдсмида, а не Авраама, Исаака и Иакова.

Его брат Джеймс сделал выдающуюся карьеру профессионального военного. Он командовал 20-й бронетанковой бригадной группой во время высадки в Нормандии в 1944 году и добился впечатляющего успеха. Он получил орден «За выдающиеся заслуги» из рук фельдмаршала Монтгомери, но потом Уайтхолл без объяснения причин понизил ее до Военного креста. Позднее он стал главой Королевских бронетанковых войск и дослужился до звания генерал-майора – высочайшего звания, которого добивался еврей в британской армии. В 1970 году в возрасте пятидесяти восьми лет он вступил на политическую стезю и был избран в парламент от тори от Личфилда и Тамворта.

Тот факт, что его выдающаяся династия сходит на нет, совсем не волнует сэра Гарри, ибо он давно уже примирился с этим. «Печально, – говорит он со вздохом, – но разве можно этого избежать?»

Сэр Бернард Уэйли-Коэн, однако, уверен в будущем своего рода. Он считает, что на свете всегда останется кто-то из Коэнов.

Рождение в семье великого человека в каком-то смысле ставит ребенка в невыгодное положение, и оно становится еще более затруднительным, если этот великий человек к тому же отличается свирепым и неуживчивым характером. Сэр Роберт рассчитывал, что его связи с такими фирмами, как «Шелл», позволят его сыну сразу же устроиться на хорошее место, а на самом деле достаточно было только шепнуть имя Уэйли-Коэн, как директора разбегались по темным углам. Бернард родился в очень богатой семье, но в остальном ему приходилось самостоятельно прокладывать себе дорогу в жизни, и это ему прекрасно удалось. По словам делового партнера, его главное качество – это здравый смысл за гранью здравого смысла. «Когда он заканчивает говорить, создается впечатление, что по этому вопросу добавить уже нечего». У него чрезвычайно широкие деловые интересы, в первую очередь городская недвижимость, кроме того, он акционер Lloyd’s, глава правления восьми компаний и член правлении еще девяти. Иногда он берется за дело с чрезмерной энергией и тогда носится с одной встречи на другую, вытирая со лба капли пота.