Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

В 1949 году в возрасте тридцати пяти лет его выбрали олдерменом лондонского Сити. В 1955 году он стал шерифом, а позднее получил рыцарское звание в награду за общественные заслуги. В 1961 году он стал лорд-мэром.

Это в некоторой степени было компенсацией разочарования, пережитого им еще в юности. Он мечтал служить на военном флоте, и его послали учиться в Королевский военно-морской колледж в Дартмуте, но ему пришлось уйти оттуда из-за плохого зрения. Юношей он поступил в Почетную артиллерийскую роту, но в 1938 году лишился глаза, упав с лошади, и, когда началась война, пока его кузены дослуживались до высоких званий в вооруженных силах, ему пришлось довольствоваться работой в министерстве топлива и энергетики.

Уэйли-Коэны живут в компактном особняке в неогеоргианском стиле, построенном на месте разбомбленного в 1959 году. В нем четыре спальни, а кухня отделена от столовой стеной из буфетов. «Обычно готовлю я, поэтому мне хотелось, чтобы все было под рукой», – говорит леди Уэйли-Коэн. Однако их настоящий дом – это Ханимид посреди неприютных, обдуваемых всеми ветрами равнин Эксмура. Сейчас они привычные и любимые фигуры сомерсетского ландшафта и часто появляются в местных газетах вроде «Сельская жизнь» и «Кони и собаки» и других обязательных изданиях для чтения в деревенском обществе. Сэр Бернард возглавляет Эксмурскую охоту на оленей, положение весьма почтенное в графстве, и некоторые знакомые даже заявляют, что в его выговоре им слышится легкая сомерсетская картавость. Его глаза загораются, а голос смягчается при всяком упоминании о сельской жизни и деревенских занятиях.

Он опытный и умелый наездник. В 1950 году в возрасте тридцати двух лет и с 43 фунтами лишнего веса он выиграл стипл-чез в Майнхеде.

В 1953 году «Сити пресс» сообщила, что он упал с лошади и получил серьезное сотрясение мозга. Неделю спустя последовало поспешное опровержение: «Мистер олдермен Уэйли-Коэн не падал с лошади. Мы готовы в это поверить, так как он прекрасный и известный наездник. Миссис Уэйли-Коэн сообщила нам, что травма, о которой мы говорили на прошлой неделе, вызвана падением его лошади на твердой смерзшейся почве».

Но каковы бы ни были причины, он все же получил черепно-мозговую травму и несколько недель пролежал в постели. Но падения ничуть не повлияли на его увлечение лошадьми, верховой ездой и гончими.

«Деревенские развлечения – это часть нашего образа жизни», – как-то поведал он перед большой и уважаемой аудиторией, в которой, помимо прочих неугомонных сельских спортсменов и охотников, присутствовал тогдашний премьер-министр мистер Гарольд Макмиллан, и продолжил: «В выходные я никому не уступлю в наслаждении той восторженной радостью и чувством товарищества, которую дает день охоты, как, безусловно, и многие из вас. Все мы любим животных, нас возбуждает и окрыляет упоение быстрой езды по лесам и полям и удовольствие при виде того, как собаки выстраиваются в цепь, и все мы знаем, что загонная охота укрепляет товарищество, ибо это спорт, в котором может участвовать и которым может наслаждаться любой».

После арабо-израильской войны 1967 года в «Таймс» еще долго слали письма, рассуждающие о будущем Ближнего Востока. Поступило письмо от мистера Эдмунда де Ротшильда с предложением программы по обессоливанию почвы. Приходили письма от членов парламента – евреев, например Дэвида Вейцмана, или потомков евреев, например капитана Филипа Гудхарта. И потом в утреннем номере вышло письмо сэра Бернарда Уэйли-Коэна – его напечатали крупно вверху полосы – в защиту охоты на оленей.

Сэр Бернард, как сын своего отца, некоторое время должен был прослужить в Объединенной синагоге, в Еврейском совете общественного призрения и Ассоциации английских евреев.

«Почему, – спрашивал он, – я собираюсь присутствовать в качестве почетного гостя на ежегодном приеме Ассоциации английских евреев, если на тот же вечер у меня есть приглашение на прием в Мэншн-Хаус? Просто тебя затягивает».

Но он не жалуется. Возникает подозрение, что ему нравится, когда его затягивает, и он огорчился бы, если бы затягивание прекратилось.

Уйдя из Дартмутского колледжа, Бернард поступил в Клифтон и никогда об этом не жалел. «Школа прямо кишела родственниками, – вспоминает он, – но мне там нравилось. То, что ты еврей и живешь в еврейском интернате, не имело никакого значения. Если мальчик держался своих принципов, своей религии, им восхищались. Отличное место, отличная школа». Он член правления Клифтона, но своих сыновей послал учиться в Итон. Две девочки поступили в Крэнборн-Чейз.

В 1966 году его старшая дочь Розалинд, стажер в Lyons – концерне, занимающемся отелями и кейтерингом, обручилась с Филипом Бердоном, молодым новозеландцем и неевреем. Они заключили гражданский брак в Кэкстон-Холл, а потом частным порядком провели скромную религиозную церемонию в доме ее родителей в Сент-Джеймсе.

Служба была экуменической, с чтением и Ветхого, и Нового Завета, хотя имя Христа не упоминалось. Потом они вместе прочли «Отче наш» и Шму[116], «Внемли, Израиль: Господь – Бог наш, Господь – один!», а закончилось все благословением, которое так любил дедушка невесты сэр Роберт:

Это бракосочетание, можно сказать, воплощает в себе ту дилемму, перед которой встают все представители Родни. Своеобразно решил ее Хью Монтефиоре, сын президента Испанско-португальской синагоги, который ныне является епископом Кингстона.

Преподобный Монтефиоре – высокий, хорошо сложенный мужчина с крупной головой, спортивной фигурой и серыми глазами, в которых всегда блестят искорки веселья, как будто мир – довольно нелепое место, и это, учитывая его положение, пожалуй, так и есть.

Его семья не бедствовала, и они жили в крупном особняке в Пэлис-Грин, Кенсингтон, где сейчас располагается посольство Израиля, и между родителями и детьми стояла целая армия. «Чтобы тебя погладили по голове, надо было спуститься вниз к чаепитию, – вспоминает он. – Жаль, что я так мало видел своих родителей».

Его отец Чарльз Эдвард Сибэг-Монтефиоре, партнер в фирме «Джозеф Сибэг и Кº», выдернул ее из сонного застоя и вывел вперед в качестве одной из крупнейших биржевых компаний Сити.

Чарльз был активным спортсменом и входил в команду по регби в Клифтоне, но из-за своей религии не могу выступать за школу по субботам. Он твердо решил, что его сыновья не будут страдать от подобных ущемлений.

Дензил и Оливер учились в Веллингтоне, Хью – в Рагби. Раз в неделю из Лондона приезжал человек, чтобы наставлять его в религии, но это не оставило на нем какого-то глубокого и продолжительного отпечатка.

Его семья, вспоминает Хью, «была глубоко религиозна. Само собой, бекон под запретом. Свечи по пятничным вечерам, постоянно семейные молитвы». Сам он был верующим иудеем примерно до шестнадцати лет, хотя и не всегда соблюдал ритуалы, но потом им овладели сомнения и разочарования, столь типичные для подросткового возраста, и разрешились внезапным и драматичным образом – «видением Христа», по его словам. «Это было внезапное просветление – я в буквальном смысле слова „увидел свет“. В школе ко мне никто не приставал. Совсем наоборот. Их это привело в замешательство. Они не хотели, чтобы их обвинили в прозелитизме. Они и пальцем не хотели меня трогать». Новообращенному пришлось пойти к местному викарию, чтобы тот наставил его на путь истинный и крестил.