Религия - Тим Уиллокс

Едкие облака дыма заползали в низины, все, преданное огню, стонало в унисон с агонией людей и животных. Затянутые дымным маревом руки рыцарей продолжали подниматься и опускаться — они были как марионетки в руках безумного кукловода. Столбы дыма от горящего зерна, шелка и плоти, экскрементов, пороха и горелого хлеба — словно у отчаяния имелся собственный запах, — смешиваясь, тянулись в стороны и поднимались вверх. На холмах Тангейзер увидел вспышки турецких мушкетов, выстрелы которых, учитывая отсутствие иного эффекта, могли бы показаться салютом кровавой резне. Со стороны города за холмами, где шла еще одна кровавая бойня, Тангейзер услышал исступленные завывания турецких горнов, призывающих к спешному отступлению.

План де Луньи удался. Святой Михаил продержится еще один день.

Кавалеристы тоже услышали горны. Они перестроились и начали отступление по опаленному полю, добивая по пути все, в чем еще теплилась какая-нибудь жизнь. Позади них остался только мертвый турецкий скот, а перед собой они гнали табун испуганных лошадей. И, как раньше на мысу Виселиц, де Луньи не потерял ни одного человека, ни одного боевого коня.

Тангейзер потер глаза, разъедаемые вонючими испарениями. Спина у него болела, он сильно проголодался. Плечи у него поникли. Хотя полдень едва миновал, жизненные силы Тангейзера были на исходе, а ему еще предстояло проделать немалый путь до завтрашнего восхода. Тангейзер похлопал лошадь, и она помчалась по каменистому подъему, ведущему в Мдину.

Еда, которой его накормили по прибытии туда, была обильной, но невкусной, хотя, возможно, он неверно воспринимал вкус. Маршал Копье расспрашивал его о турецких потерях и их моральном духе. Мальтийского проводника он получил, точнее, Тангейзеру предложили сопровождать уже назначенного гонца: требовалось доставить последнее сообщение от вице-короля Гарсии де Толедо из Мессины. Они отправятся с наступлением темноты, пешком. Тангейзер снял свою одежду: она так сильно пропахла дымом, что ночью запросто могла бы выдать его часовому. Затем он отправился на соломенную подстилку спать. Ему снились чудовищные преступления, в которых он тоже принимал участие.

Сон оказался слишком коротким, чтобы восстановить его силы. К тому времени, когда Тангейзер со своим мальтийским проводником проделал крошечный отрезок пути в сторону Эль-Борго, он еле ковылял и был близок к тому, чтобы позорно рухнуть на землю.

* * *

Мальтийского проводника звали Гуллу Кейки. Он был на добрых тридцать лет старше Тангейзера и выглядел так, будто был высечен из той самой скалы, по которой они карабкались, причем проводник делал это с проворством обезьянки. Гуллу поглядывал на бледное лицо своего спутника, на его шаткую походку и на испарину со смесью презрения и опасения. Поскольку Гуллу говорил только по-мальтийски, да и долго было рассказывать, Тангейзер не стал объяснять, что он только недавно оправился от едва не сведшей его в могилу лихорадки и измотан сегодняшним кровавым днем, поэтому страдал молча. А частые глотки, которые он делал из кожаной фляги Гуллу, лишь вызывали у последнего презрительное фырканье. Желтые турецкие сапоги для верховой езды — они плохо подходили к штанам и кольчуге Тангейзера, но им не нашлось замены подходящего размера — вызывали у Гуллу подозрение. Оно рассеялось, когда Тангейзер жестами попросил его понести нарезное ружье, которое делалось тяжелее с каждым шагом, а последнюю милю вообще казалось настоящей кулевриной. Гуллу закинул ружье на правое плечо. С его левого плеча свешивались седельные сумки, в которых лежали кофейные зерна и три фунта с четвертью опиума — с ними Тангейзер тоже предпочел бы не расставаться. Нагруженный таким образом, Гуллу Кейки рванулся вперед, и через несколько шагов пытавшийся нагнать его Тангейзер понял, что его положение не сильно облегчилось.

Гуллу нес донесение в медном цилиндре, на поясе у него висел глиняный горшок с тлеющим углем. В цилиндре содержалось еще и некоторое количество пороху: если ему будет угрожать неизбежный плен, Гуллу должен был засунуть уголь в цилиндр, чтобы избегнуть таким образом пыток. Жилистый мальтиец по широкой дуге обогнул Марсу, пройдя сначала на юг, потом на запад, вниз по крутым склонам и через зазубренные хребты, по такой пересеченной местности, какой Тангейзер не видел со времен похода через Иран. Если бы у него еще оставались силы посмотреть наверх сквозь пот, застилающий глаза, он смог бы угадать их местоположение по звездам. Турецкие орудия молчали, лишая всякого ориентира. Но Тангейзер вместо того смотрел себе под ноги, спотыкаясь о камни позади Гуллу Кейки, который, хоть он и растворялся время от времени в темноте, всегда дожидался его где-нибудь впереди, словно отставшего ребенка.

Они карабкались по голой скале к хребту, четко вырисовывавшемуся на фоне неба цвета индиго, когда на Тангейзера дохнуло запахом разложения. Этот безнадежный запах заставлял предположить, что ему не удастся добраться до вершины скалы, но он добрался и, испустив облегченный вздох, посмотрел вниз на сторожевые огни Эль-Борго. Они находились на каком-то из склонов горы Сан-Сальваторе, вражеские позиции должны быть где-то неподалеку, однако за всю ночь они не увидели ни одного турка, и Тангейзер не видел ни одного и сейчас. Тангейзер считал себя опытным лазутчиком и следопытом, но Гуллу был настоящим мастером этого дела. Воодушевление Тангейзера померкло, когда Гуллу указал за Калькаракский залив и принялся делать лягушачьи движения руками. Он предлагал отправиться дальше вплавь. Тангейзер замотал головой и изобразил, основываясь на недавнем опыте, утопающего человека. Презрение Гуллу, которое постепенно сходило на нет, вернулось в полной мере, однако же он нисколько не огорчился. Он снова исчез в темноте, и Тангейзер последовал за ним.

Гора Сан-Сальваторе, которую Тангейзер считал просто слишком большим холмом и на самом деле не раз на нее поднимался, располагалась в стороне от дорог и состояла из сплошных складок, как слоновья шкура. Эти складки были достаточно глубоки, чтобы скрыть человека. Тангейзер с Гуллу ползали по ним взад-вперед, по собственным ощущениям Тангейзера, приблизительно час, так и не заметив никого живого. Когда они подняли головы в следующий раз, они уже находились на южном конце залива Калькара. Бастион Кастилии поднимался в каких-то пятистах футах от того места, где они залегли. Слева, еще через сотню футов от бастиона Кастилии, тоже выходящий на воду и завершающий линию фортификаций, поднимался бастион Германии и Англии. Под ним находились Калькаракские ворота.

Слева от них узкая оконечность равнины Гранд-Терре, отделяющая городские стены от седловины между Сан-Сальваторе и Маргаритой, была густо усеяна телами мусульман, отбрасывающими в свете убывающей луны вытянутые тени на посеребренную глинистую землю. На захваченных турками высотах над ними царило молчание, словно в знак траура по постигшему их сегодня несчастью. То здесь, то там Тангейзер замечал огоньки костров между притихшими батареями осадных орудий. Он увидел, что справа проделанные турками траншеи тянутся вниз через всю гору Сан-Сальваторе до берега залива. В траншеях тоже мерцали костры, и время от времени их свет случайно вырывал из ночи силуэт в тюрбане возле стоящего на рогатине мушкета. Именно с этой стороны им следовало опасаться прицельной стрельбы.