Великая Охота - Роберт Джордан

Байар выглядел встревоженным, но не успел заговорить — появился Муад с одним из пленников. Взмокший от страха юноша в полосатой изысканно украшенной кирасе кидал испуганные взгляды на отталкивающее лицо Муада.

Борнхальд вытащил кинжал и принялся подравнивать ногти. Он никак не мог понять, почему такой прием заставлял некоторых нервничать, но охотно пользовался подобной уловкой. Перепачканное лицо пленника побледнело еще больше при виде по-отечески доброй улыбки Борнхольда.

— Итак, молодой человек, ты расскажешь мне обо всем, что знаешь про этих чужаков, да? Если тебе нужно обдумать, что говорить, я отошлю тебя обратно, поразмышлять, а Чадо Муад поможет.

Пленник метнул на Муада перепуганный взор. Затем слова хлынули из него водопадом.

* * *

Длинные накатывающие волны Аритского Океана качали «Ветку», но Домон, крепко утвердившись на палубе широко расставленными ногами и припав глазом к подзорной трубе, которую держал в руках, наблюдал за большим кораблем, что преследовал их. Преследовал и мало-помалу настигал. Там, где бежала «Ветка», ветер не был ни лучшим, ни самым сильным, но там, где второй корабль разбивал валы в пенные горы своим крутым носом, он не мог дуть лучше. Береговая линия Мыса Томан смутно обрисовывалась на востоке — мрачные утесы и узкие ленты песка. Домон не удосужился отвести «Ветку» мористее и теперь опасался, что за промашку может дорого заплатить.

— Чужаки, капитан? — В голосе Ярина слышались нотки тревоги, если не испуга. — Это корабль чужаков?

Домон опустил подзорную трубу, но перед глазами по-прежнему стоял огромный, высокий, массивный с виду корабль с какими-то необычными полосатыми парусами.

— Шончан, — сказал он и услышал стон Ярина. Домон побарабанил по поручню толстыми пальцами, затем сказал рулевому: — Подверни ближе к берегу. Этот корабль не осмелится идти на мелководье, а «Ветка» там пройдет.

Ярин проорал команды, забегали матросы, перекладывая паруса, а рулевой повернул румпель, направив нос «Ветки» ближе к побережью. Ход «Ветки» замедлился — корабль оказался слишком круто к ветру, но Домон был уверен: он сумеет добраться до мелкой воды, прежде чем второй корабль нагонит его. Будь трюмы полны, «Ветка» все равно имела бы осадку меньше, чем тот корабль с пустыми трюмами.

Его судно сидело в воде чуть выше, чем при отплытии из Танчико. Треть принятого там на борт груза фейерверков распродали в рыбачьих деревеньках на Мысе Томан, но вместе с потоком серебра, вырученного за фейерверки, пришли тревожные слухи. Люди рассказывали о появлениях высоких, коробкообразных кораблей чужаков. Корабли Шончан бросали якоря у берега, небольшие шлюпки переправляли захватчиков на берег, а тех селян, кто решал защищать свои дома, гвоздили с неба молнии, и земля под их ногами извергала из себя огонь. Домон со здоровым скептицизмом счел, что ему приходится выслушивать несусветную чушь, но после ему показали почерневшую развороченную землю, и вскоре сомнениям не осталось места — в очень многих деревнях он увидел похожие следы и услышал похожие рассказы. Чудовища, говорили жители деревень, сражались вместе с Шончан, и те не встречали особого сопротивления, если оно и было, а кое-кто утверждал, будто эти Шончан сами были чудовищами, с головами как у гигантских насекомых.

В Танчико никто даже не слыхал, как называют себя чужаки, а тарабонцы уверенно и самонадеянно заявляли, что их солдаты вытесняют, а то и уже сбросили захватчиков в море. Но во всех прибрежных городках дела обстояли по-иному. Шончан объявляли изумленному люду, что все должны вновь принести клятвы, которые позабыли. Правда, они никогда не снисходили до объяснений, когда люди их позабыли или что означают эти самые клятвы. Молодых женщин по одной уводили для проверки, некоторых отвозили на корабли — их больше не видели. Исчезли также несколько женщин постарше, несколько Целительниц и Советчиц. Шончан назначили новых мэров, выбрали новые Советы. Тех, кто смел протестовать по поводу исчезновения женщин или возмущался навязанным выбором, могли повесить, несчастные могли вдруг взорваться в пламени, или их могли пинком, как тявкающую собаку, отбросить прочь. Заранее сказать было нельзя, а потом оказывалось слишком поздно.

И когда жители городка были уже основательно запуганы, когда их заставляли встать на колени и, приведенных в смятение, поклясться повиноваться Предвестникам, ожидать Возвращения и жизнью служить Тем, Кто Возвращается Домой, после этого Шончан отплывали и больше обычно не появлялись. Говорили, что Фалме — единственный город, который они удерживали.

В некоторых деревнях, откуда Шончан уходили, мужчины и женщины потихоньку налаживали житье-бытье по прежней колее, до того даже, что в голос начинали предлагать заново выбрать Совет, но большинство нервно косили в сторону моря и, бледнея как полотно, возражали, твердя, что станут держаться клятв, которые их заставили принести, пусть они и не понимают их смысла.

В намерения Домона встреча с кем-нибудь из Шончан, если того можно избежать, вовсе не входила.

Капитан поднимал подзорную трубу, собираясь разглядеть, что удастся, на палубах приближающегося шончанского корабля, когда не далее сотни шагов по левому борту море взметнулась ревущим фонтаном воды и пламени. Не успел Домон удивиться невиданному прежде явлению, как по правому борту море рассекла другая огненная колонна, а когда он крутанулся взглянуть на нее, еще одна взорвалась впереди. Разрывы опали столь же быстро, как возникли, пену от них ветер швырнул на палубу. Там, где были столбы, над булькающим пузырями морем кружился пар.

— Мы… мы будем на мелкой воде раньше, чем они сблизятся с нами, — вымолвил Ярин. Казалось, он старался не смотреть на бурлящую под туманными облачками воду.

Домон мотнул головой:

— Они запросто разнесут нас в щепки, даже загони я «Ветку» в буруны. — Он содрогнулся, подумав о пламени внутри водяных фонтанов и о своих трюмах, набитых фейерверками. — Направь меня Удача, но мы и утонуть не успеем. — Он подергал за бороду, потер бритую верхнюю губу, не желая отдавать единственно возможный приказ: кроме судна и его груза, у него не было в целом мире ничего, — но в конце концов заставил себя произнести скрепя сердце: — Лечь в дрейф, Ярин, и спустить паруса. Живо, живо! Пока они не решили, что мы по-прежнему хотим убежать.

Пока команда суетилась, торопливо спуская треугольные паруса, Домон, повернувшись, наблюдал за приближением шончанского корабля. «Ветка» потеряла ход и закачалась вверх-вниз на волнах. Корабль чужаков, с деревянными башнями на носу и корме, возвышался над водой и над Домоновым судном. Матросы возились с такелажем, скатывая странные паруса, на верхушках башен стояли фигуры в доспехах. Спустили баркас, и он на десяти веслах устремился к «Ветке». На нем были закованные в латы фигуры, и — Домон удивленно сдвинул брови — на корме скорчились две женщины. Баркас тяжело стукнулся о корпус «Ветки».

Первым на борт вскарабкался один из людей в доспехах, и Домон незамедлительно сообразил, почему некоторые селяне утверждали, будто Шончан сами монстры. Шлем выглядел очень похожим на голову чудовищного насекомого, тонкие красные перья смахивали на усики; носитель шлема будто взирал на мир через жвалы. Впечатление усиливали раскраска шлема и его позолота, и остальные доспехи чужака были искусно окрашены и позолочены. Грудь покрывали перекрывающиеся пластины — черные и красные, отделанные по краям золотом, — и они же свисали на плечах и спереди бедер. Даже сталь тыльной стороны латных перчаток была черной и красной. Там, где чужака не закрывал металл, одежда его являла собой темную кожу. Ножны и рукоять двуручного меча у него на боку — тяжелый изогнутый клинок — были обтянуты черно-красной кожей.