Великая Охота - Роберт Джордан

Застигнутый врасплох прохожий вздрогнул и замер на полушаге, одна нога застыла в воздухе. Несмотря на твердое лицо, вид у мужчины был такой, будто ему хотелось убежать. Вместо этого он повернулся к Эгинин и поклонился — руки на коленях, взор опущен к ее сапогам.

— Как сей недостойный может служить капитану? — спросил он напряженным голосом.

— Ты — купец? — сказала Эгинин. — Ты дал клятву?

— Да, капитан. Дал. — Он не отрывал взора от ее сапог.

— Что ты будешь говорить людям, когда отправишься со своими фургонами в глубь страны?

— Что они должны повиноваться Предвестникам, капитан, ожидать Возвращения и служить Тем, Кто Возвращается.

— И ты никогда не воспользуешься этим мечом против нас?

Пальцы мужчины до белизны костяшек стиснули колени, и в его голосе внезапно прорезался страх:

— Я дал клятву, капитан. Я повинуюсь, ожидаю и служу.

— Вот видишь? — сказала Эгинин, обернувшись к Домону. — Нет причин для запрета носить оружие. Торговля должна вестись, а купцы должны защищать себя от бандитов. Мы позволяем людям приходить и уходить по собственной воле, пока они повинуются, ожидают и служат. Их праотцы нарушили клятву, но эти научены лучше. — Она вновь зашагала вверх по холму, и солдаты подтолкнули Домона вслед за нею.

Он оглянулся на купца. Мужчина оставался согбенным в поклоне, пока Эгинин не отошла от него на десять шагов, после чего он выпрямился и заторопился в противоположную сторону, чуть ли не вприпрыжку по наклонной улице.

Эгинин и оба охранника не оглянулись и когда мимо, вверх по улице, проследовал отряд верховых Шончан. Солдаты скакали на созданиях, чрезвычайно похожих на кошек, только размерами с лошадь, но шкуры, под которыми прокатывались волны мускулов, бронзово отсвечивали чешуей ящериц. Оснащенные когтями лапы мягко ступали по булыжникам. Когда колонна гарцевала мимо Домона, к нему, любопытствуя, повернулась трехглазая голова. Оставляя в стороне все прочее, она выглядела как-то чрезмерно… понятливой… и это вовсе не прибавило Домону душевного равновесия. Он споткнулся и чуть не упал. Вдоль всей улицы фалмийцы вжимались спинами в стены домов, некоторые зажмурились. Шончан на них даже и не глядели.

Теперь Домон понял, почему Шончан дали горожанам так много воли. Он гадал, а хватило ли у него самого духу, решимости сопротивляться? Дамани. Монстры. Да существует ли хоть что-то, способное остановить Шончан, избавить мир от их победного марша до самого Хребта Мира? Не мое дело, ожесточенно напомнил он себе и принялся размышлять над тем, есть ли какой-нибудь способ избежать в будущей торговле новой встречи с Шончан.

Домон и его конвой добрались до гребня склона, дальше город уступал холмам. Городская стена отсутствовала. Впереди были постоялые дворы, в которых селились купцы, ведущие торговлю в глубине страны, а также конюшни и фургонные дворы. Здесь дома уже доросли до вполне сносных размеров — в Иллиане как раз для поместья какого-нибудь второсортного лорда. У фасада самого большого здания стоял почетный караул из шончанских солдат, а над ним трепетало знамя с голубой каймой, на полотнище раскинул крылья золотой ястреб. Прежде чем ввести Домона внутрь, Эгинин сдала меч и кинжал. Оба ее солдата остались на улице. В душе Домона нарастал страх, по спине побежал холодный пот. Он нутром чуял тут во всем лорда; а ничего хорошего не будет, если имеешь дело с лордом, да еще и в его владениях.

В передней Эгинин оставила Домона у двери и переговорила со слугой. Тот, судя по широким рукавам рубашки и вышитым поперек груди спиралям, был местным; Домон вроде как уловил краем уха слова «Верховный Лорд». Слуга торопливо исчез, вскоре вернулся и провел Эгинин и Домона в комнату — весьма вероятно, в самую большую комнату в доме. Вся мебель, до последней скамеечки, была отсюда вынесена, даже коврики отсутствовали, и ярко блестел отполированный каменный пол. Складные ширмы с нарисованными причудливыми птицами скрывали стены и окна.

Переступив порог, Эгинин сразу остановилась. Домон попытался спросить, где они очутились и зачем, но она заставила его замолкнуть взбешенным взглядом и бессловесным рычанием. Она не двигалась с места, однако казалось, что она стоит вытянувшись в струнку, почти встав на цыпочки. Словно драгоценность, она держала в руках то, что принесла с корабля Домона. Тот все ломал голову, стараясь понять, что же это могло быть.

Вдруг прозвучал приглушенно гонг, и шончанка пала на колени, осторожно положив рядом завернутое в шелк нечто. Глянув на нее, Домон тоже опустился на пол. У лордов вообще странные обычаи, и он подозревал, что у шончанских властителей привычки могут оказаться еще страннее, чем замашки известных ему лордов.

В дверях, в дальнем конце комнаты, возникли два человека. У одного левая половина головы была выбрита, а оставшиеся бледно-золотистые волосы заплетены в косу, свисавшую за ухом до плеча. Когда он шел, из-под длинного, густо-желтого цвета, одеяния едва виднелись носки мягких желтых туфель. Второй носил голубую шелковую робу, украшенную парчовыми птицами и длинную настолько, что волочилась за ним по полу почти на спан. Голова его была чисто выбрита, ногти оказались длиной по крайней мере в дюйм, причем ногти на указательных и средних пальцах обеих рук покрыты голубым лаком. У Домона отвалилась челюсть.

— Вы находитесь в присутствии Верховного Лорда Турака, — нараспев огласил желтоволосый, — который предводительствует Теми, Кто Приходят Раньше, и споспешествует Возвращению.

Эгинин распростерлась на полу, раскинув руки. Домон с живостью скопировал ее позу. Даже Благородные Лорды Тира не потребовали бы такого, подумал он. Уголком глаза он подметил, как Эгинин целует пол. Скривившись, он решил, что это — предел для подражания. Все равно они не увидят, делаю я что-то или нет.

Эгинин вдруг поднялась. Домон начал тоже вставать и уже встал на одно колено, прежде чем горловой рык женщины и шокированное выражение лица мужчины с косой вернуло его обратно лицом в пол. Домон шепотом ругался. Я бы такого не сделал и для Короля Иллиана и Совета Девяти вместе взятых!

— Твое имя — Эгинин? — Мягкий голос принадлежал мужчине в голубом одеянии. Его невнятная речь — он тоже проглатывал слоги — обладала ритмикой, почти схожей с пением.

— Так меня назвали в мой день меча, Верховный Лорд, — смиренно отвечала она.

— Это редкостный образчик, Эгинин. Встречающийся крайне редко. Ты желаешь вознаграждения?

— То, что Верховный Лорд доволен, достаточное вознаграждение. Я живу, чтобы служить, Верховный Лорд.

— Я упомяну твое имя Императрице, Эгинин. После Возвращения новые имена причислят к Высокородным. Выкажи себя достойной, и, может, имя Эгинин воссияет среди высших.

— Верховный Лорд удостаивает меня великой чести.

— Да. Можешь меня оставить.

Домон ничего не видел, кроме того, как пятились из комнаты ее сапоги, останавливаясь ненадолго, когда Эгинин кланялась. Дверь за нею закрылась. Повисло долгое молчание. Домон глядел на то, как капли пота со лба шлепались на пол, когда Турак вновь заговорил: