2666 - Роберто Боланьо

поглощала тень, наблюдали, как вечер наползает через стеклянные двери, что вели на широкую террасу, где, помимо пары шезлонгов из дерева и брезента и сложенного по вечернему времени зонтика, пылился лишь одинокий велосипед серо-стального цвета. Потом, безо всяких прелюдий, они шли в спальню и занимались там любовью три часа. Потом Эльвира Кампос набрасывала черный шелковый халат и запиралась в душе. Когда она выходила, Хуан де Дьос Мартинес сидел одетый и созерцал уже не горы, а звезды, что горели над террасой. Вокруг стояло полное молчание. Время от времени какая-нибудь соседка устраивала вечеринку, и тогда оба наблюдали за огнями и людьми, которые ходили или обнимались рядом с бассейном или входили и выходили, словно бы подчиняясь исключительно случаю, из раскинутых по такому поводу шатров или беседок из железа и дерева. Директриса молчала, а судейскому приходилось сдерживаться — его почему-то тянуло расспросить ее или рассказать ей все, что он никому раньше не рассказывал. Потом она напоминала ему — причем так, словно бы он ее об этом попросил, — что пора идти, и Хуан говорил «Да, точно» или тщетно смотрел на часы и тут же уходил. Через две недели они снова встречались, и все шло ровно по тому же плану. Естественно, соседи не всегда устраивали вечеринки, временами Эльвира не могла или не хотела пить — но слабые огоньки все так же горели, душ она никогда не пропускала, вечера и горы не менялись, ну и звезды оставались прежними.

Тем временем Педро Негрете отправился в Вильявисьосу за доверенным человеком для своего приятеля Педро Ренхифо. Встречался он с несколькими молодыми людьми. Он их изучил, задал кой-какие вопросы. Спросил, умеют ли они стрелять. Спросил, может ли он им доверять. Спросил, хотят ли они заработать денег. Он давно не ездил в Вильявисьосу, и городок, как ему показалось, не изменился с прошлого раза. Низенькие дома из необожженного кирпича с крохотными двориками. Только два бара и один магазин продуктов. На востоке — предгорья, что удалялись или приближались в зависимости от положения солнца в небе и теней на земле. Выбрав парнишку, он попросил позвать Эпифанио, отвел того в сторону и спросил, как ему кандидат. Который из них, шеф? Самый молоденький, ответил Негрете. Эпифанио скользнул по парнишке взглядом, а потом посмотрел на других и, прежде чем сесть в машину, сказал: неплохо, но кто бы мог подумать. Потом Негрете принял приглашение выпить от двух местных стариков. Один — худой, одетый в белое и с позолоченными часами. Судя по морщинам на лице, ему было больше семидесяти. Второй — еще старше, совсем тощий и вообще без рубашки. Роста он был небольшого, а грудь испещряли шрамы, терявшиеся среди складок обвисшей кожи. Пили они пульке, время от времени запивая его огромными стаканами воды — пульке был соленым и вызывал жажду. Говорили о козах, что затерялись на холме Асуль и о дырах в горах. Через некоторое время Негрете подозвал парнишку и сказал, что выбрал его, — сказал так, словно не придавал этому никакого значения. Иди-иди, попрощайся с мамочкой, сказал старик без рубашки. Парнишка посмотрел на Негрете, потом на пол, словно бы обдумывая ответ, а потом, видно, передумал, ничего не сказал и ушел. Когда Негрете вышел из бара, мальчишка стоял с Эпифанио и, опершись на брызговик машины, о чем-то с ним болтал.

Парень уселся рядом с Негрете на заднее сиденье. Эпифанио сел за руль. Когда неасфальтированные улочки Вильявисьосы остались позади и машина уже катила по пустыне, шеф полиции спросил мальчишку, как его зовут. Олегарио Кура Эспосито, ответил тот. Олегарио Кура Эспосито, пробормотал Негрете, глядя на звезды, какое любопытное имя. Некоторое время они молчали. Эпифанио попытался поймать какую-нибудь станцию Санта-Тереса, но не преуспел и выключил радио. Через стекло своего окна шеф полиции разглядел далекий отблеск молнии. Машина тут же во что-то с грохотом врезалась, Эпифанио затормозил и вышел, чтобы посмотреть, на что наехал. Шеф полиции смотрел, как тот исчезает во тьме над дорогой, а потом заметил свет фонарика. Опустив окно, он спросил, что происходит. Тут они услышали звук выстрела. Шеф открыл дверь и вышел. У него затекли ноги, и он немного прошелся, а потом увидел, как к нему неспешно идет Эпифанио. Я тут волка сбил, сказал он. Пошли посмотрим, сказал шеф полиции, и они снова зашагали в темноту. На дороге было пусто — ни света фар, ничего. Воздух был сухой, хотя время от времени долетали порывы соленого ветра, словно бы, прежде чем пролететь над пустыней, воздух вычистил до блеска какой-то солончак. Мальчишка посмотрел на подсвеченную торпеду автомобиля и поднес руки к лицу. В нескольких метрах от него шеф полиции приказал Эпифанио передать ему фонарик, и луч высветил тело животного, лежавшего на дороге. Да это не волк, дружище, сказал шеф полиции. Нет? Ты посмотри на его мех, волк — он поприличней выглядит, шкура так и блестит, и потом волк — он не какой-нибудь хренов придурок, чтоб кидаться под колеса машины посередь пустой дороги. Давай его измерим, держи фонарь. Эпифанио навел луч света на животное, пока шеф полиции его вытягивал и измерял на глаз. Койот, сказал он, в длину бывает от семидесяти до девяноста сантиметров, считая голову. Как думаешь, этот какой длины будет? Восемьдесят, предложил Эпифанио. Точно, согласился шеф полиции. И добавил: койот весит от десяти до шестнадцати килограммов. Отдай мне фонарик и подними его, не боись, не укусит. Эпифанио поднял мертвое животное на руки. На сколько потянет? Ну… кило на двенадцать-пятнадцать, сказал Эпифанио, прямо как койот. Так это и есть койот, придурок, сказал шеф полиции. Они посветили зверю в глаза. Похоже, тот был слепой и поэтому меня не увидел, решил Эпифанио. Нет, он не слепой был, сказал шеф полиции, разглядывая большие мертвые глаза койота. Потом они оставили животное на обочине и снова сели в машину. Эпифанио попытался еще раз поймать станцию Санта-Тереса. Из приемника что-то тихо шипело, и он снова его выключил. Подумал: наверняка этот койот, которого я сбил, самка, и она искала безопасное место, чтобы родить. Поэтому она меня и не увидела — так он решил, но объяснение его не удовлетворило. Когда c Эль-Альтильо показались первые огни Санта-Тереса, шеф полиции нарушил молчание, в котором они ехали. Олегарио Кура Эспосито, сказал. Да, сеньор, ответил тот. Как тебя друзья называют? Лало. Лало? Да, сеньор. Ты это слышал, Эпифанио? Слышал, ответил Эпифанио — он все еще думал о койоте. Лало Кура? — спросил шеф полиции. Да, сеньор, ответил мальчишка. Это шутка такая, да? Нет,