Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

конце концов привычку к меланхолии, которая, приобретя власть над нашими душами, может по справедливости быть названа болезнью»[1590].

Каким именно образом эти страсти приводят к таким последствиям, достаточно подробно обсуждают Агриппа (Occult. Philos. lib. II, cap. 63 [об оккультной философии, кн. II, гл. 63])[1591], Кардано (lib. 14 Subtil. [об остроумии, кн. XIV]), Лемний (lib. I, cap. 12, de occult. nat. mir., et lib. I, cap. 16 [кн. I, гл. 12, de occult. nat. mir, и кн. I, гл. 16]), Суарес{1297} (Met. disput. 18, sect. I, art. 25), Т. Брайт (cap. 12 [гл. 12] из его трактата о Меланхолии), иезуит Райт в своей книге о Страстях Души и пр. Так вот, коротко говоря, перед нашим воображением возникает с помощью внешнего чувства памяти некий известный объект (находящийся в передней части головы), который оно, имея о нем неправильное или преувеличенное представление, тотчас передает сердцу, месту нахождения всех желаний. Чистые жизненные силы тотчас стекаются по определенным тайным каналам от мозга к сердцу и уведомляют, каков он, этот представившийся нам предмет, — хороший или плохой, а оно немедленно склоняется либо к тому, чтобы домогаться его[1592], либо избегать, и в то же время привлекает себе в помощь различные соки, так что в получении удовольствия соучаствуют значительные запасы более чистых жизненных сил, а в печали — много меланхолической крови, а в гневе — желчь{1298}. Если воображение очень восприимчиво, настойчиво и неистово, оно посылает много жизненных сил к сердцу или от него и производит более глубокое впечатление, вызывая большее волнение; когда же телесные влаги настроены сходным образом и сам организм предрасположен к болезни или здоров, то и страсти продолжительней и сильней, так что первой ступенью и источником всех наших бед в этом роде является loesa imaginatio[1593] [расстроенное воображение], которое, вводя в заблуждение сердце, становится причиной всех этих недомоганий, изменений и смятения жизненных сил и жидкостей; вследствие чего возникшее расстройство препятствует пищеварению, а это приводит к сильному истощению главных органов, как справедливо объявил д-р Наварра{1299}, после консультации у Монтана по поводу одного меланхолика еврея[1594]. При таком расстройстве жизненных сил питание неизбежно должно ослабевать, количество вредных жидкостей увеличивается, порождая грубые, нечистые жизненные силы и меланхолическую кровь. Другие органы не в состоянии при этом выполнять свои обязанности, поскольку жизненные силы отняты у них сильной страстью, а посему слабеет их способность ощущать и двигаться, вследствие чего мы смотрим на предмет и не видим его, слышим и не замечаем, хотя в противном случае, будь мы свободны, он чрезвычайно впечатлил бы нас. Я могу поэтому заключить вместе с Арнальдом[1595]: Maxima vis est phantasiae. Et huic uni fere, non autem corporis intemperiei, omnis melancholiae causa est ascribenda, велика сила воображения, и причина меланхолии должна быть в значительно большей мере приписана ей одной, нежели недомоганиям тела. Вот как раз по поводу воображения, поскольку его роль в возникновении этого недуга так велика и оно само по себе столь могущественно, не будет неуместно сделать в моих рассуждениях краткое отступление и поговорить о его силе и о том, как оно вызывает подобные изменения. Хотя такая манера прибегать к каким бы то ни было отступлениям некоторым не по вкусу и они находят их легкомысленными и нелепыми, ноя все же держусь мнения Бероальдо: «Такие отступления доставляют огромное удовольствие и освежают уставшего читателя, они подобны соусу для больного желудка, и я поэтому с тем большей охотой к ним прибегаю»[1596].

ПОДРАЗДЕЛ II

О силе воображения

Что такое воображение, я достаточно пояснил в своем отступлении касательно анатомии души{1300}. Теперь я только укажу на его удивительные воздействия и могущество; поскольку воображение господствует во всем, то самым особенным образом оно неистовствует у меланхоликов, столь долго сохраняя разновидности предметов, ошибочно принимая один за другой, преувеличивая их с помощью непрерывного и напряженного размышления[1597], пока оно не порождает в конце концов у некоторых людей реальные последствия, вызывающие этот и другие недуги. И хотя наша фантазия является по отношению к разуму лишь подчиненной способностью и должна быть управляема им, но все же у многих людей — вследствие внутреннего или внешнего расстройства, изъяна в каких-то органах, которые либо неспособны, либо страдают из-за какой-нибудь помехи, либо каким-нибудь образом поражены, — разум сходным образом не способен или ему что-то является помехой, или он поврежден. Мы видим подтверждение тому у спящих, которые под воздействием телесных жидкостей и скопления паров, будоражащих фантазию, представляют себе часто нелепые и чудовищные вещи, а что до тех, кого тревожит incubus или кто подвержен кошмарам (как мы это называем), если они лежат на спине, то им мнится, будто старуха ездит на них верхом и так крепко сидит на них, что они едва не задыхаются от невозможности вдохнуть, хотя в действительности ничто их не беспокоит, кроме смешения скверных соков, будоражащих фантазию. Нечто подобное наблюдается у тех, кто бродит во сне по ночам и совершает странные подвиги: эти испарения возбуждают фантазию, а фантазия — желание, которое, возбуждая животные силы, заставляет тело передвигаться с места на место, как если бы они пробудились[1598]. Фракасторо (lib. 3 de intellect. [кн. III о разуме]) приписывает все экстазы этой силе воображения, как, например, у тех, что лежат весь день, пребывая в помрачении, подобно тому священнику, о коем рассказывает Цельс: он был способен по своей воле отделять себя от своих чувств и лежать, словно лишенный жизни и чувств мертвец[1599]. Кардано тоже хвастался, что и он способен по своей воле повергать себя в такое состояние. Очень часто такие люди, когда они приходят в себя, рассказывают диковинные вещи о небесах и преисподней и о том, какие их посетили видения, подобно Св. Оуэну у Мэтью Париса{1301}, побывавшему в чистилище Св. Патрика, или монаху из Эвешема у того же автора{1302}. Эти распространенные видения у Беды и Григория, в откровениях Св. Бригиты{1303}, у Вьера (lib. 3 de lamiis, cap. 11 [кн. III о ламиях, гл. 11]), в «Диалогах» Цезаря Ванини{1304} и др. сводятся, как я уже говорил прежде, вместе со всеми историями о странствиях ведьм, их плясках, езде верхом, превращениях, воздействиях и