Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

– Все возможно. И обязательно надо найти Андрея Крашилова – его исчезновение из Листвянска сразу после отъезда оттуда археолога Малова выглядит подозрительно.

– Представим, я случайно встречусь с кем-нибудь из Теминых в Ярославле. Как мне вести себя?

– Молчать – это лучшее, что ты можешь сделать и для себя, и для следствия. Обещаешь?

– Ну, конечно, – заверил я Марка.

Но моего обещания ему показалось мало:

– И вообще постарайся в эти дни быть поосторожней, больше бывай на людях. Убийца может подозревать, что ты знаешь, кто он. Чтобы избавиться от человека, который может его выдать, он способен пойти еще на одно убийство.

Я не могу сказать про себя, что эти слова Марка воспринял с железным мужеством – перспектива встретиться с убийцей нос к носу меня не прельщала.

– Ответь мне честно – ты не догадываешься, кто убийца Шошина?

– Не задавай дурацких вопросов! – рассердился Марк. – Если бы знал, то сообщил бы следователю прокуратуры, а у него тоже пока только одни подозрения. Убийцей мог быть Андрей Крашилов – о том, где живет Шошин, он мог выяснить у Галины Николаевны Теминой. Теоретически убийцей мог стать Алексей Темин, но трудно представить, что он убил своего отца, хотя отец и отрекся от него. Предположить, что убийство совершила женщина, конечно, можно, но только с огромной натяжкой – чтобы инсценировать убийство, нужна большая физическая сила.

– Женщины тоже разные бывают. Иная и мужика за пояс заткнет.

– И то правда. – Марк внимательно посмотрел на меня и спросил: – У тебя есть конкретное подозрение?

– Светлане Андреевне Габровой это было бы под силу.

– Почему ты ее вспомнил?

Но я и сам не понял, откуда вдруг взялось у меня это подозрение. Не дождавшись моих объяснений, Марк сказал:

– Конечно, проверят алиби всех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к Шошину. Но остается вероятность, что убийство совершил человек, о котором мы вообще ничего не знаем…

Мне подумалось, что в следствии по делу об убийстве царевича Ивана сведений даже больше, чем в случае с Шошиным, – там хоть точно было известно, кто убийца. Если Шошин сам показал, где хранится золото, почему же его убили? Не присутствовал ли здесь еще какой-нибудь мотив?

Бывают ситуации, когда обилие версий не приближает к истине, а только отдаляет от нее. Похожая ситуация, на мой взгляд, сложилась вокруг убийства Шошина. Разговор с Марком убедил меня, что и он находится в том же неведении, что и я, ломает голову над теми же самыми вопросами. И я еще раз пообещал ему не предпринимать никаких, даже самых осторожных шагов, чтобы выяснить истину. Одно дело – расследовать преступление четырехвековой давности, и другое – только что совершенное. Здесь действительно, как предупреждал Марк, из сыщика легко превратиться в новую жертву, при этом непродуманными поступками еще больше запутать следствие.

Вместе с тем меня не покидала уверенность, что рано или поздно имя убийцы будет названо.

Каждый день после возвращения из Александрова я ждал звонка из Москвы, но так и не дождался его. Вместо Марка мне вдруг позвонил Окладин:

– Вчера в библиотеке я встретился с Иваном Алексеевичем и узнал от него о случившемся в Александрове. Удивительно, что там опять произошли такие загадочные события. И опять вы сделались их участником. Вы словно притягиваете к себе приключения.

Я вспомнил, что примерно то же, словно сговорившись с Окладиным, мне сказал Марк. Не зная, сетовать ли на судьбу, или благодарить ее, что она постоянно ставит меня в такие необычные ситуации, я промолчал.

Окладин расценил мое молчание как нежелание беседовать на эту тему и спросил о другом:

– Не пропала ли у вас охота после всего, что произошло в Александрове, вернуться к расследованию убийства царевича Ивана?

Я удивился предложению историка:

– У меня сложилось впечатление, что все возможности выяснить мотивы этого убийства были нами исчерпаны. Вы же сами пришли к такому выводу.

Окладин согласился со мной:

– Да, действительно, я так считал и считаю. Но это не относится к личности Грозного, разговор о котором можно продолжить, благо есть повод.

– Какой повод?

– Завтра в Волковском театре состоится премьера спектакля по драме Алексея Константиновича Толстого «Смерть Иоанна Грозного», в котором моя жена впервые играет роль Марии Федоровны Нагой. Я рассказал ей о нашем следствии и о попытке составить психологический портрет царя. Это очень заинтересовало мою супругу. Короче, она приглашает нас, принявших участие в этом расследовании, посмотреть спектакль, а потом высказать свое мнение о нем. Вы не возражаете против такого «следственного эксперимента»?

– Ни в коем случае. А что ответил вам Пташников?

– Он тоже дал согласие, хотя, как выразился, не был в театре сто лет. Значит, договорились? В таком случае мы с Ольгой ждем вас у подъезда театра, а потом зайдем к нам на чай. Ведь вы так и не познакомились с моей женой.

Последнее замечание историка напомнило мне разговор с Марком о его размолвке с Ольгой, происшедшей, по его словам, по вине ее матери. Возможность узнать, что представляет собой жена Окладина, увеличила мое желание посетить театр, хотя я тоже не был завзятым театралом.

До этого я виделся с Ольгой только в домашней обстановке, потому не сразу узнал ее – черное вечернее платье с рассыпанными по нему блестками делало ее еще красивей, а темные глаза с чуть подкрашенными ресницами придавали лицу загадочность, которая очень шла ей.

Когда в фойе театра мы на короткое время остались вдвоем, я по ее грустному виду понял, что Ольге хочется завести разговор о Марке, но она стесняется начать его первой. Чтобы помочь ей, я спросил, знает ли она, что случилось в Александрове.

– Да, мне папа рассказывал. Слушай, давай перейдем на «ты», – тряхнув челкой, предложила девушка.

Такая непосредственность мне понравилась, я тоже решил не разводить китайских церемоний:

– Договорились. Всю неделю ждал звонка от Марка, не выяснилось ли что-нибудь об этом убийстве, но он так и не позвонил. А тебе Марк ничего не писал?

– Мы с ним уже давно не переписываемся, – тихо, одними губами, промолвила Ольга.

– Неужели поругались? – как можно искренней удивился я.

– У твоего приятеля, к сожалению, очень тяжелый характер.

– Серьезно? Я раньше что-то не замечал этого. А уж с тобой он и подавно должен бы вести себя покладисто.

– Почему мне должно быть оказано такое послабление? – заинтересовалась девушка.

Я решил высказаться без оговорок, напрямик:

– Потому что он любит тебя.