Лазарит. Тень меча - Симона Вилар

— А, вы об этом… Лиловые перчатки хорошо сочетаются с серым шелком. Вы не находите?

И тут же заговорила о другом: Изабелла Иерусалимская уже явилась и ожидает прибытия гостей.

— Она снова накрасила ладони хной и надела эту свою ужасную серьгу с жемчужиной? — со смешком поинтересовалась Иоанна.

Джоанна отвечала без тени улыбки: насколько она заметила, маркиза Монферратская велела проколоть себе нижнюю губу и вдела в нее колечко, украшенное крохотным алмазом.

— Это, должно быть, выглядит чудовищно! — охнула сестра Ричарда. — Ну а ты что наденешь, кузина?..

Оказывается, та и не думала наряжаться. Когда дамы, облаченные в шелка и вуали всех мыслимых цветов, в диадемах и драгоценностях, явились в покой для приемов, Джоанна скромно отступила, предоставив им оценить ее усилия по подготовке к торжеству.

Принимать гостей было решено в небольшом зале, выходившем на высокую террасу с изящным портиком, затененную деревянными решетками. Вдоль стен, сверкающих голубой с золотом смальтой, стояли низкие, покрытые коврами диваны с шелковыми валиками и подушками. На мраморном полу возлежала громадная львиная шкура с оскаленной пастью и глазами из хризолитов, а прочая мебель — легкие инкрустированные столики и кресла — согласно восточной традиции также были приземистыми. Впрочем, для тех, кому Восток был не по душе, имелось несколько самых обычных кресел с резными подлокотниками. Очарование покою придавали легкие шуршащие занавеси, расставленные вдоль стен высокие чеканные вазы, полные свежих цветов, и кадки с лимонными деревцами и раскидистыми пальмами, превратившие зал в изысканный сад. В воздухе витал аромат благовоний, которыми были наполнены ажурные курильницы, в просторных клетках, подвешенных в углах помещения, щебетали птицы. Словом — сущий рай в восточном вкусе, в котором роль гурий предстояло играть прекрасным королевам-христианкам.

Одна из них уже с удобством расположилась на груде подушек и поедала засахаренные фрукты. Изабелла Иерусалимская чувствовала себя здесь как дома и даже не сочла необходимым приветствовать появившихся в зале дам. На ее нижней губе и в самом деле остро поблескивал алмаз, а перо, украшавшее великолепный тюрбан, было настолько длинным, что маленькая мартышка, которую привела с собой на поводке королева Беренгария, то и дело пыталась дотянуться до его свисающего кончика.

Эту обезьянку подарил супруге Ричард, чтобы зверек забавлял Беренгарию в часы досуга. Однако мартышка чаще приводила королеву в отчаяние, чем тешила. Вот и теперь она каким-то образом исхитрилась освободиться от ошейника и, схватив первое, что попалось в лапы, — позолоченный карманный молитвенник Беренгарии, — вскарабкалась на капитель одной из колонн террасы и принялась грызть отделанный перламутром угол переплета.

— Ну до чего же нечестивое животное… да простит меня Господь!.. — едва не плакала королева, пока ее дамы безуспешно пытались согнать обезьянку с капители и отнять у нее драгоценный молитвенник.

Принцесса Иерусалимская искренне веселилась, наблюдая за их усилиями, но когда Беренгария велела послать за лучником, пока мартышка не погубила молитвенник окончательно, решила вмешаться. Прихватив со стола спелый персик, она стала дразнить им зверька, а потом внезапно спрятала руку за спину. Этого оказалось достаточно — обезьянка тут же забыла про молитвенник королевы и бросилась отнимать сочный плод.

Присутствующих это развеселило, лишь Беренгария, поджав губы, удалилась за колонны, чтобы привести в порядок книгу. Там она обнаружила сидевшую в одиночестве Джоанну де Ринель. Будучи добросердечной от природы, королева принялась было утешать ее, ибо при дворе считалось, что перемена в поведении Джоанны вызвана ее беспокойством о супруге, отсутствие которого становилось все более странным. Но от ласковых слов королевы Джоанна еще больше замкнулась, а когда Беренгария сердечно обняла и привлекла к себе молодую женщину, так внезапно отстранилась, что это могло быть сочтено грубостью.

Следившая за обеими Иоанна поспешила вмешаться.

— Подойди сюда, милая! — окликнула она Джоанну и увлекла ее на ту сторону террасы, откуда открывался вид на внутренний двор замка. Там в это время конюхи вываживали на корде двух великолепных скакунов. Могла ли такая ценительница лошадей, как хозяйка поместья Незерби, остаться равнодушной к подобной красоте!

— Этих скакунов преподнес Ричарду султан Саладин, — с улыбкой пояснила Иоанна. — Ты знаешь, что наши короли и султан обмениваются дорогими дарами, как и подобает благородным владыкам во время перемирия. Ричард уже отправил Саладину отменных охотничьих собак и соколов, а тот в ответ прислал ему невиданно красивые чаши из яшмы и нефрита, а в придачу — этих дивных коней. Ты только погляди на них, кузина! Вон тот, высокий и пятнистый, как барс, привезен из Берберии. Эти лошади не так сильны, чтобы нести рыцаря в боевом доспехе, но на диво хороши для верховых прогулок и охоты. А вон та кобылка из Сирии… Просто чудо! Серебристо-бежевая масть, с белоснежной гривой и голубыми глазами… Видывала ли ты когда-нибудь голубоглазых лошадей, милая? Что скажешь?

Иоанна ждала восклицаний восторга, но серые, как туман, глаза кузины остались пустыми и равнодушными. Впрочем, Джоанна обронила несколько слов — как бы из необходимости поддерживать беседу: у кобылы явные признаки арабской породы — изящная голова с широким лбом, сильно сужающаяся к широким и подвижным ноздрям, маленькие уши, красивый изгиб шеи, приподнятый круп и высоко посаженный хвост. Эту лошадь холили и берегли, поэтому ее атласная кожа сохранила чудесный серебристый отлив…

Иоанна почувствовала разочарование. Кузина говорила, как барышник на конской ярмарке где-нибудь в Норфолке.

— Эта бежевая лошадка — моя, — прервала она Джоанну. — Правда, поначалу считалось, что она достанется Беренгарии, но посол, передавший лошадей, пояснил, что Саладину известно — королева не слишком опытна в верховой езде, поэтому лошадь предназначена в дар сестре Мелика Рика, то есть мне. Любопытно, каким образом султан узнал, что Беренгария робкая наездница, а я, наоборот, страстно люблю быструю езду?

— Это всем известно, Пиона, — вполголоса отозвалась Джоанна. — Вся Акра видит, как часто ты выезжаешь верхом, а Беренгарию до сих пор никто не замечал в седле.

— И тебя, кстати, также, — заметила Иоанна. — Ты совершенно отказалась от прогулок верхом, кузина. Что случилось с самой отважной наездницей Англии? Что вообще с тобой происходит? Это… Это из-за Обри?

Джоанна молчала, наблюдая, как легко гарцует бежевая арабка, потряхивая гривой. До чего же благородное создание! Сколько всего прекрасного вокруг! И ясное южное солнце, и высокие стены с ажурными архивольтами, обрамляющими арки окон, и финиковые пальмы, широко раскинувшие перистые листья, и эти крикливые чайки, носящиеся над городом… Но ничто уже не в силах вернуть ей радость. Ее ждет смерть — медленная, мучительная, позорная. Такова расплата за краткий миг любви. Небо покарало ее запретную страсть…

Джоанна проглотила сухой комок, застрявший в горле.

— Со мной все хорошо, ваше величество. Просто жарко. И я немного утомилась, готовя прием. Может быть, вы позволите мне удалиться?