Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан

В. Джойнсон-Хикс, по всей видимости, имел в виду годичной давности редакционную статью в «The Times» «Water-Power from Jordan» (1921. May 18. P. 7), которая дала боевой сигнал к началу международной травли Рутенберга. За кулисами этой травли стояли определенные финансово-политические британские круги, которые стремились не допустить энергичного реформатора, к тому же талантливого инженера, к тому же еврея, к той сфере деятельности, где они видели источник собственных потенциальных прибылей. Эта хорошо подготовленная и срежиссированная кампания, шедшая волнами (первая волна: середина 1921 – начало 1922, вторая – лето 1922) достигла своей кульминации 1 августа 1922 г., когда все ведущие лондонские газеты запестрели «рутенберговскими» заголовками: Mr Rutenbergs Statement (Daily Telegraph), Mr Rutenbergs Promise (Daily Mail), Mr Rutenberg. Schemes Discussed in an Interview (Daily News), «This Agitation Against Me» (Morning Post), The Rutenbergs Scheme. «I am Simple Jew and Engineer» (Jewish Guardian) – к этому сюжету мы еще вернемся.

Позиция В. Джойнсона-Хикса, при всей ограниченности и однобокости информации, на которую она опиралась, была все же вполне легитимным выражением беспокойства государственного мужа. Но вот когда на том же заседании ярый антибольшевик Рутенберг был обвинен в большевистских симпатиях, это уже было явным отголоском приведенного выше одесско-константинопольского доноса 1919 г. «Nothing is more untrue» («Нет ничего более ошибочного»), – воскликнул, возражая на это, У. Черчилль (Gilbert 1975: 658), который как никто другой был осведомлен о подлинных политических взглядах и симпатиях Рутенберга. Черчилль выступил на этом заседании с большой речью, основной пафос которой заключался в поддержке политики, проводимой Великобританией в Палестине вообще, и в решительной защите Рутенберга персонально. В ответ на зачисление Рутенберга в ряды большевиков он сказал:

Именно тогда в речи Черчилля и прозвучали слова о якобы сделанном Рутенбергом, но не реализованном Керенским предложении вздернуть Ленина и Троцкого и тем самым резко изменить ход мировой истории.

Вернемся, однако, к приведенному доносу. Сам Рутенберг подозревал, что он родился в недрах белогвардейской контрразведки – вверху первой страницы имеется фраза, написанная его рукой:

Если Рутенберг не ошибался и автором этого кляузного сочинения действительно являлся Владимир Григорьевич Орлов (1882–1941), знаменитый мастер российского сыска, начальник контрразведки в армии Деникина (кстати сказать, приятель упоминавшегося выше С. Рейли70), оказавшийся на каком-то этапе своей головокружительной биографии в группе Савинкова71, вознамерившейся в 1922 г. ликвидировать участвовавшую в Генуэзской конференции советскую делегацию (Г.В. Чичерин, Х.Г. Раковский и др.), закончивший свои дни в руках гестапо (более подробно о нем см.: Черкасов-Георгиевский 2004; Черкасов-Георгиевский 2004а), имеется лишний повод убедиться в том, сколь глубоким юдофобским озверением была проникнута белогвардейская офицерская масса даже по отношению к тем, кто, подобно Рутенбергу, верой и правдой служил антибольшевистскому добровольческому делу.

Одновременно с этим в упоминавшемся выше «Дополнении» Рутенберг высказывал, как кажется, небезосновательное подозрение о причастности к доносам и своего противника Андро:

О том, что А.Н. Толстой знал о преследовании Рутенберга контрразведкой «белых», вытекает из его повести «Похождения Невзорова, или Ибикус», герою которой, «страшенному революционеру» Бурштейну, как уже было сказано выше, он послужил жизненным прототипом. При этом нелепое сочинение рутенберговских злопыхателей находит в тексте

А. Толстого замечательную бурлескную форму воплощения: по сюжету повести, контрразведка готовит на Бурштейна покушение руками незадачливого авантюриста Невзорова…

* * *

Столкновение Рутенберга с Андро выходило далеко за рамки частного инцидента. Для Рутенберга он не сводился к необходимости наказания конкретного авантюриста, мошенника и евреененавистника, но приобретал значение важной политической проблемы, которая нуждалась во всестороннем и неотложном не исследовании даже, а расследовании. Как ни относиться к его подозрениям, связанным с Андро, трудно не признать рутенберговской правоты в том, что деятели подобного типа профанировали сам образ России, историческая судьба которой оказалась столь трагичной еще и потому, что высокие цели борьбы за свободу без тени смущения подменялись политическим авантюризмом и торгашескими интересами. Финал «Дополнения» написан человеком, завершающим большой этап своей биографии, но для которого отнюдь не безразличны ни судьба России, ни те ценности, которым он, живя в ней, служил: