Век испытаний - Сергей Богачев

— Иван, у тебя телефон есть? — спросил у него Пернье. Его заплывшие от кровоподтеков глаза лихорадочно блестели. — Это нужно снимать на видео! Получится потрясающий репортаж. Европа такого еще не видела!

Черепанов не успел ему ничего ответить — за горизонтом ухнули гаубицы, и зарево от разрывов падающих невдалеке снарядов осветило безумное лицо журналиста. В поисках телефона Оливер склонился над телом Муссы и стал выворачивать его карманы. На этот раз ему повезло больше — у погибшего чеченца оказалась два телефона. В это время из-за ближайших домов послышался какой-то шум. Скрежет и лязг гусениц был слышен даже несмотря на непрекращающийся обстрел. Пернье как стоял с вожделенными телефонами в руках, так и замер — его глаза округлились и, казалось, стали стеклянными. Проследив за взглядом журналиста, Черепанов увидел, как в дальнем конце улицы разворачивается танк, на борту которого белой краской было выведено «На Берлин!» Легендарный Т-34, который все привыкли видеть на постаментах в окружении детворы с цветами, с невероятным скрежетом двигался по улице в их сторону. «Может, это галлюцинации после контузии? — подумал Иван, снимая каску и устало опускаясь на деревянное крыльцо дома. — Расскажешь кому — не поверят…» Хотя новость о том, что ополченцы принялись за ремонт техники времен Великой Отечественной войны, он где-то читал. Поравнявшись с крыльцом и подмяв под себя куст сирени, тяжелая машина резко остановилась. В башне откинулась крышка люка, и оттуда показалось знакомое лицо Сани Дубровского:

— Такси заказывали, месье?

* * *

В голове гудело так, что хотелось уткнуться в подушку, никого не видеть и ничего не слышать. Прошло уже пять дней с тех пор, как Черепанов вернулся из Донецка, а головная боль все не уходила. Иван прекрасно понимал, что контузия от противопехотной мины так быстро не проходит, но этот колокольный звон в голове раздражал его все больше и больше. Чтобы хоть как-то отвлечься, он включил телевизор.

«Мы приложим максимум усилий, чтобы конфликт на юго-востоке Украины решить мирным путем», — услышал он окончание интервью одного из лидеров Евросоюза. После этого на экране появилось знакомое лицо Оливера Пернье.

«Несмотря на все усилия европейской дипломатии, военный конфликт на Донбассе разгорается с новой силой, — журналист вел репортаж, стоя на краю дороги. В кадре мелькали колеса грузовиков, мощных тягачей, траки бронетранспортеров. Понять, чья эта техника и куда она направляется, было нельзя, но соответствующую словам Пернье психологическую картинку она создавала как нельзя лучше. — Все мировое сообщество с тревогой следит за сложившейся ситуацией на юго-востоке страны. Силы ВСУ провели несколько успешных операций, благодаря чему этот конфликт может быть разрешен уже в ближайшие дни».

На экране появилась карта, где были указаны границы территории, взятые под контроль правительственными войсками. Что-то привлекло в ней внимание Черепанова. Это была выступающая намного вперед линия размежевания противоборствующих сторон где-то недалеко от границы с Россией. В центре этого «выступа» можно было прочитать — «Иловайск».

«…святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни…»

Черепанов стоял у самого выхода из церкви, почти на улице, но слова молитвы ему были хорошо слышны. Впереди него с зажженными свечами толпилось человек двадцать прихожан. В основном это были пожилые люди, которые с началом боевых действий никуда не уехали и остались в родных домах с упованием на Бога и надеждой на лучшее. Несколько молодых женщин с маленьким детьми на руках выделялись среди них своими цветными полупрозрачными шарфиками.

«…покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякого искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь».

Батюшка закончил читать молитву и, передав кадило стоящему рядом мужчине, размашисто перекрестился. За все время службы он сделал это первый раз, тем самым, наверное, нарушив многочисленные каноны православной церкви. Но по-другому священник просто не мог — в правой руке он сначала держал крест, который со временем заменил на кадило, а левой руки у батюшки и вовсе не было. Пустой рукав рясы был заткнут за пояс, тем самым делая его худощавую фигуру еще более стройной.

Перекрестившись три раза, священник повернулся в сторону, где должен был находиться церковный алтарь, и вновь принялся читать молитву. Вместо привычного иконостаса перед ним на свисающей сверху ржавой балке висела простенькая икона Казанской Божьей Матери. Казалось, что ее глаза с удивлением смотрят на происходящее вокруг. Крыша церкви была разрушена почти полностью — сохранился только обгоревший каркас двух куполов с крестами и одним маленьким колоколом на звоннице. Стены, у которой должен был находиться иконостас, не было вовсе. Вместо нее взору открывались бескрайние поля с пожелтевшей стерней да черные воронки от разорвавшихся снарядов. Не дожидаясь конца службы, Иван вышел из церкви и направился к автомобилю, в кабине которого дремал Маллой.

Они приехали в это село накануне вечером. До Донецка оставалось рукой подать, но в темноте ехать по трассе, которая разделила ВСУ и ополченцев прямой линией от самой Горловки, было самоубийством. Остановившись на краю села и посмотрев на разрушенные многочисленными обстрелами сельские дома, Святенко принял решение ночевать в машине.

— Двое спят, третий в карауле. Смена через каждые два часа, — сказал, как отрезал, священник и добавил. — Вы тут располагайтесь, а я схожу на разведку.

Взяв пустой термос, он по пыльной дороге направился в сторону села. На первый взгляд казалось, что там никого нет — не было слышно привычного лая собак, гомона домашней птицы, криков детворы. Единственная центральная улица была пустынной. Поравнявшись с первыми домиками, Святенко решительно толкнул калитку в один из сельских дворов. Даже отсюда Ивану было видно, что перед тем, как войти, тот внимательно осмотрел калитку на предмет растяжки.

— Послушай, Маллой, — потеряв из вида священника, Черепанов повернулся к парню, — давно хотел у тебя спросить, а Свят — он вообще кто?

Вначале ему показалось, что Никита его не услышал. Открыв дверцы автомобиля, он начал раскладывать передние сидения, готовясь к ночлегу в полевых условиях. Затем стал возиться с вещами в багажнике. Наконец, выбрав несколько курток, он юркнул в салон и стал укладываться спать. Когда Иван потерял уже всякую надежду услышать ответ на свой вопрос, Маллой неожиданно заговорил:

— Я думал, Иван Сергеевич, что это вы мне расскажете о нашем командире. Слышал я, что вы в Афгане вместе воевали?