Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Радость царя была такой, что он милостиво обошелся с остававшимися у него в руках ливонскими пленниками. Некоторые, конечно, не избежали отправки в оковах в Москву, но большинство захваченных во время последнего рейда царь отпустил на волю. И, наконец, к невероятному изумлению всех, царь простил ожидавшего верной смерти Магнуса. Мы уже говорили о том, что противоречивость натуры Грозного, кроме всего прочего, проявлялась еще и в том, что он массами мог истреблять ни в чем не повинных людей по ложному обвинению или просто по подозрению, а настоящего изменника не только не казнил, но после недолгого содержания под стражей освободил, вновь осыпал милостями и одарил больше прежнего. Сразу вернувшись в Дерпт из своего последнего похода, торжествующий Грозный объявил бывшему ливонскому королю свободу, взяв с того лишь ни к чему не обязывающее слово быть в дальнейшем верным русскому царю. Он возвратил Магнусу подаренные тому ранее города Оберпален и Каркус, прибавив к ним еще Гельмет, Розенберг, Зигесвальде и некоторые другие. Московский владыка снова произвел датского принца в короли Ливонии, себе оставив имя верховного ливонского правителя. Словом, все, что тогда ни делал царь Иван Васильевич, выдавало в нем торжество души.

Это тогдашнее состояние Ивана Грозного очень точно передал Н.М. Карамзин:

«Доселе Иван брал, что хотел; свирепствовал, казнил Ливонию беспрепятственно; смеялся над слабостью врагов; с надменностью воображал ужас, отчаяние королей шведского и польского; думал, что оружие уже все решило; что остальное прибавят договоры сильного с бессильными… Здесь конец наших успехов в Ливонии, хотя и не весьма важных для потомства, но знаменитых, блестящих для тогдашних россиян, которые славились взятием двадцати семи городов в два или три месяца. Увидим жестокий оборот Судьбы, злополучие отечества и стыд царя; увидим новое доказательство, что малодушие свойственно тирану: ибо бедствия для него казнь, а не искушение, и доверенность к Провидению столь же чужда его сердцу боязливому, сколь и доверенность к народному усердию!… Торжествуя в Москве свои ливонские завоевания, презирая Батория и Швецию, Иван, кажется, не видел, не угадывал великих для себя опасностей…».

А между тем даже временным триумфом русского царя кампания 1577 года не завершилась. Не успело русское воинство убраться за свои рубежи, как его следом прошлись оправившиеся от внезапного нападения воеводы нового польского короля, отбив у русских почти все завоевания их последнего похода. С необычайной легкостью литовцы овладели Венденом, который всего два месяца назад русское оружие добыло с величайшими трудностями. Свою роль сыграла беспечность царских воевод, которым невольно передалось настроение царя. Не меньше оплошности проявил гарнизон взятого накануне у немцев Дюнабурга, в результате чего противник вступил в крепость практически без одного выстрела. Та же участь постигла и некоторые другие, более мелкие укрепленные места.

Единственным городом, где противник встретил упорное сопротивление, стал Ленварден, защищаемый несколькими десятками человек гарнизона во главе с князем Иваном Елецким. Горстка русских выдержала месячную осаду литовских и немецких войск, сопровождавшуюся ежедневными штурмами с боями на стенах и башнях. Особенно защитники страдали от голода, поскольку противник настолько быстро подошел к городу после отхода от него главных русских сил, что гарнизон не успел запастись продовольствием. И все же крепость выстояла. После месяца непрерывных боев неприятель отошел от Ленвардена, оставив под его стенами горы трупов своих людей. Но это, пожалуй, единственный подобный пример конца кампании 1577 года.

Тогда же находившийся в Оберпалене, прощенный царем и снова возведенный им в сан названного ливонского короля, Магнус, видя такую перемену обстановки и понимая, что еще одного поворота в пользу Москвы не будет, изменил Грозному еще раз и уже окончательно. Оставив Оберпален, который тут же достался врагу, он бежал к Баторию и осел в отведенном ему королем городке Пильтен в Курляндии.

Еще вчера сознававший себя владельцем Ливонии, когда вся она кроме Риги и Ревеля была у него в руках, сегодня русский царь вдруг увидел, насколько ненадежными оказались его последние завоевания. Спохватившись, Грозный попытался, было, остановить потерю своих недавних приобретений. С этой целью он послал в Ливонию воеводу И.Ф. Мстиславского с наказом остановить литовское наступление, и в первую очередь, во что бы то ни стало отбить у неприятеля Венден. Мстиславский был в числе главных воевод, недавно добывавших Венден, а потому Грозный считал, что поручает воеводе дело, хорошо тому знакомое. Но на этот раз операция не удалась. Простояв под Венденом несколько дней, громя его из пушек, Мстиславский так и не смог отчаяться на решающий штурм, очевидно, помня, какой ценой замок достался ему в прошлый раз в присутствии самого царя. А когда в осадный лагерь пришли вести, что к осажденному замку приближается литовская армия во главе с гетманом Хоткевичем, московский воевода снял осаду и отступил.

Не мог быть спокойным русский царь и за свои завоевания в Северной Ливонии, на шведском участке фронта. Там после отступления русских от Ревеля, вызванного его неудачной осадой, противник продолжал наращивать давление на занятые московскими гарнизонами замки и другие укрепленные пункты. Некоторые шведские отряды доходили даже до Дерпта, где сожгли его предместье и убили много русских людей. Серьезного наступления, способного в корне изменить ситуацию, шведы организовать не могли, но напряжение в северной части Ливонии не спадало. Так в конце того же 1577 года отряд шведских судов под командованием адмирала Гилленанкера показался под Нарвой, обстрелял крепость, где от вражеских снарядов сгорел посад, все деревянные постройки и погибло много людей.

Последние неудачи стали провозвестником надвигавшейся катастрофы. Наступивший 1578 год можно назвать годом начала крушения московской военной машины, а с ним и конца русского присутствия в Прибалтике. До сих пор победы противнику прорывались наружу хоть все чаще и чаще, но как-то в одиночку, тормозя и даже приостанавливая московское продвижение на. запад, но не сметая его полностью. Со следующего года военные поражения будут сыпаться на Россию, как из рога изобилия, а шквал вражеского наступления не просто перечеркнет планы Грозного на западе, но и поставит на повестку дня вопрос о сохранении целостности российского государства.

История помнит немало примеров острого, непримиримого соперничества двух наделенных высшей властью политических деятелей, вражда между которыми выходила за рамки естественного противостояния, вызванного государственными интересами, и приобретала характер личной неприязни, помноженной на борьбу за первенство, а отсюда взаимной неприемлемости, какого-то вычурного антагонизма и принципиальной бескомпромиссности. Что касается древней истории, то тут, приводя подобные примеры, в первую очередь следует вспомнить северского князя Игоря Святославича и половецкого хана Кончака. Ведь это благодаря гениальной древнерусской поэме, да еще опере А.П. Бородина, в сознании большинства наших соотечественников вражда между обоими сосредоточена в одном единственном, печально закончившемся для русского князя походе. А ведь на самом деле она протекала многие годы, охватив большую часть жизни обоих соперников, и сопровождалась десятком кампаний, подобных той, что описана в «Слове о полку Игореве».