Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера - Андрей Шляхов

Не желая присутствовать при очередной клюквинской лекции о преимуществах социалистического строя, Данилов поспешил покинуть ординаторскую.

Вслед ему неслось:

— Не надо меня «лечить»! Идите вы с вашим «изобилием»! Какое это изобилие, когда вокруг одно дерьмо, да и на него денег не хватает?

Клюквин не преувеличивал: на врачей действительно стали нападать с оружием. Вот и Елена раз в две-три недели рассказывала Данилову о чем-нибудь подобном. То алкаш, недовольный тем, что «скорая» не примчалась к нему через минуту после вызова, открывал прямо из окна пальбу по машине из пневматического ружья; то сотрудник вневедомственной охраны чуть было не пристрелил водителя, поцарапавшего бампер его «Тойоты»; то врач, отказавшийся госпитализировать пятидесятилетнюю истеричку, был вынужден иметь дело с ее столь же неадекватным мужем, вооруженным пистолетом. Хорошо, что пистолет оказался газовым, но это стало известно лишь после приезда милиции, вызванной соседями.

— Жить стало лучше, жить стало веселее, — негромко сказал самому себе Данилов.

Словно в насмешку, затылок сразу же запульсировал болью.

Пришлось возвращаться в ординаторскую за таблетками.

На первом в новом году заседании комиссии разбиралось три летальных случая, к двум из которых Данилов имел отношение: смерть пациентки от массивной потери крови после родов в отделении обсервации и смерть от аритмии на операционном столе. Третьей была смерть ребенка, чья мать умерла от потери крови.

Патологоанатомы на заседании не присутствовали — прислали вместо себя свои же заключения. Зато явился главный врач, которого никто не ждал. По установившемуся в роддоме порядку главный врач участвовал в работе комиссии по изучению летальных исходов лишь в двух случаях: когда ему надо было заменить своего отсутствующего заместителя и когда обсуждался летальный случай, повлекший за собой жалобы.

Оба случая «взрослой» смерти описывала Бритвина, заместитель главного врача по клинико-экспертной работе. Зачитала заключение патологоанатома по пациентке из отделения обсервации, бегло прошлась по истории родов, остановилась на оказанном реанимационном пособии и выразила надежду на то, что впредь врачи родильного дома будут более убедительно уговаривать пациенток на операции. Разумеется — по показаниям. Гвоздев пообещал, что не только примет сказанное к сведению, но и проведет с врачами своего отделения разъяснительную работу. Бритвина кивнула и перешла ко второму случаю.

— Как-то раз «скорая помощь» доставила в терапию бабушку — божий одуванчик. — Клюквин шепотом рассказывал своим соседям очередной случай из своей практики. — У старушки на улице закружилась голова, и она упала. Ничего особенного — банальный гипертонический криз. И упала удачно — на травку, ничего себе не сломала. На руках — паспорт, полис и даже месячной давности выписка из больницы. Из другой, не той, в которую на этот раз положили. В отделении бабулька сразу же сдружилась с соседками, рассказала им всю свою подноготную и выслушала множество ответных откровений. Короче говоря — влилась в коллектив. Попутно обаяла лечащего врача и заведующую отделением. Старушку ежедневно навещала дочь — хорошо упакованная дамочка лет тридцати. Все отделение сразу же узнало от разговорчивой мамы, что ее дочь занимается торговлей шубами — возит их не то из Турции, не то из Греции…

Второй случай разобрали еще быстрее, чем первый. Никаких вопросов по нему не возникло. Аритмия, реанимация, смерть. Что тут неясного? Ничего. И вины, если разобраться, ничьей нет, только злосчастное стечение обстоятельств.

— Где-то на пятый день бабулькиного пребывания в отделении ее дочь так прониклась симпатией к лечащему врачу, что предложила «устроить» ей норковую шубу за треть реальной стоимости. И ведь не обманула: назавтра действительно привезла шубу. Роскошную, без изъянов. И как и было обещано, отдала за треть рыночной цены. Доктор была на седьмом небе от счастья и долго рассыпалась в благодарностях…

— У меня все. Елена Владиславовна, прошу вас. — Бритвина посмотрела на заведующую отделением новорожденных, которая рецензировала историю болезни ребенка, умершего в детской реанимации.

— Подождите, Галина Аркадьевна, — вмешался главный врач, сидевший в первом ряду и до сих пор не проронивший ни слова. — У меня есть что сказать.

— «Да что вы, доктор, — возразила дочь, — это я вас должна благодарить за ваше отношение к моей мамочке. Ей тут у вас так нравится. Такие люди хорошие здесь работают… Ах! Ох! Ух!.. Да я готова всех шубами обеспечить, разве мне трудно лишний товар в контейнер загрузить? Только вот с оборотными средствами у меня туго, оттого и приходится мотаться за товаром каждые две недели. Но если люди дают деньги заранее, то — никаких проблем». В итоге захотело тридцать два человека. Бабулька исправно принимала деньги, писала расписки, аккуратно записывала размеры и пожелания. А дочь попросила заведующую отделением (тоже сдавшую деньги на шубы для себя и своей дочери) подержать мамашу в стационаре до ее возвращения из Греции-Турции. Чтобы душа была спокойна. Заведующая не возражала. Ей самой так было спокойнее — держать Божий Одуванчик у себя в отделении в виде своеобразного залога…

Главный врач не спеша встал, придал лицу скорбное выражение, поднялся на подиум, хозяйским взором оглядел зал и начал:

— Всегда печально говорить о смертях, особенно о смертях в родильном доме, там, где рождается жизнь, там, где не должно быть места смерти…

Данилову, сидевшему в третьем ряду, показалось, что главный врач сейчас вытащит из кармана халата платок и начнет утирать им слезы, но Гавреченков удовольствовался пафосом речи.

— В среду вечером дочь навезла маме впрок соков и всякой еды, сообщив, что завтра с утра едет за кордон. В субботу бабулька пошла гулять в больничном садике, да так и пропала. В понедельник заведующая вызвала милицию. Через несколько дней выяснилось, что паспорт вместе с полисом и выпиской был украден у одной пожилой дамы, которая пошла в поликлинику при паспорте, полисе и выписке, а вернулась домой без них. Такие вот дела.

— Давайте отставим бумаги и посмотрим на обе смерти с профессиональной, врачебной, небюрократической стороны! — призвал главный врач. — Что мы увидим? В первом случае — явную недоработку врачей. Даже не недоработку, а не побоюсь этого слова — халатность!

Выдержав паузу, главный врач вперился взглядом в Гвоздева и продолжил:

— Не напоминайте мне, пожалуйста, что в историю болезни вклеен отказ от операции, подписанный нашей умершей пациенткой. Я его видел, и не будь его, у нас с Юрием Павловичем был бы совершенно другой разговор. И даже не со мной бы пришлось… Ну, ладно. Я вообще-то о другом. Вот скажите мне, неужели адекватная женщина, которой врач говорит: «Вы умрете, если не сделать операцию, и ваш ребенок тоже умрет», способна отказаться от операции? Ни за что не поверю. Не по-ве-рю! Адекватная женщина в такой ситуации отказа не подпишет. Другое дело — если она неадекватна. Но тогда, пожалуйста, будьте любезны срочно вызвать психиатра и после его консультации решайте вопрос с мужем или другими родственниками.