Красный свет - Максим Кантор

Митингуем, обсуждаем, а потом непонятное случится, раз – и жизнь поменяется. Так что – поживем, увидим.

Сделав это наблюдение над течением времен, Бимбом все же кивнул Халфину: мол, скажите что-нибудь, Александр Янович, только сами понимаете – адекватно надо выражаться.

Историк Халфин сморщился и сказал:

– Жизнь циклична, это бесспорно. И проще всего остаться в белых одеждах. Но мы продолжим борьбу. Россия – это испорченный Запад. – Тут историк заметил укоризненный взгляд Бимбома и скомкал речь. – Борьбу поведем в рамках правового поля, не нарушая процесса эволюции.

Эта мысль понравилась собранию. Композитор Аладьев развил это положение, сказав:

– Власть не просто дурна, она аморальна, преступна, порочна и в корне лжива. Ее проявления ведут к атрофии, амнезии, деградации, распаду, гниению. Но мы не должны допустить бунта, анархии, восстания, мятежа, произвола, террора.

Аладьев мог сказать еще многое, но слово взяла Тамара Ефимовна Придворова, новеллист. Придворова преображалась в дебатах, капюшон второго подбородка раздувался, как у кобры перед прыжком, хотя комплекция писательницы исключала возможность стремительного броска.

– Неосмысленный протест, – сказала Тамара Ефимовна, – растет, люмпены вспомнили о социализме. Люди забыли о пустых прилавках. Фальсификаторы утверждают, что люди жили неплохо, пока не пришли злые дяди и не забрали у них недра земли. Следует напомнить людям, что они жили в концлагере.

Тамара Ефимовна сдула капюшон и смолкла.

Заговорил политик-националист Гачев. Он явился сюда из парламента и наутро вылетал в Сибирь говорить с народом. Был краток и резок:

– Россия продана. Безвозвратно и окончательно приватизирована мошенниками. Вопрос не в том, чтобы выкупить страну обратно. Вопрос стоит иначе: переместить прогрессивную часть российского населения в то место, где находится проданная Россия. Религиозное и этническое возрождение начнется с капитализации патриотических инстинктов. Предстоит смена элит.

Лидер националистического направления закончил речь и сел, а присутствующие обменялись тихими репликами: хм, как понять – экстремистская ли высказана позиция? Новоявленный Марат пугал многих. По пути ли нам с Маратом? Литератор Сиповский обобщил услышанное. Крайне важно, что у современного протестного движения нет программы – губительно программу иметь. Единой цели у плюралистического социума быть не может: мы боремся за перемены, которые сохраняют неторнутыми права частного капитала. Мы за изменения без нарушения существующего порядка вещей. Мы за такие изменения, которые обеспечат подлинную стабильность.

Публицист Бимбом подвел итог собранию:

– Кому-то кажется странным не иметь никаких убеждений. Меня иногда упрекают в том, что я сегодня говорю одно, а завтра другое. Я считаю это достоинством. Убеждений лучше не иметь во избежание нежелательных последствий. Мы не левые и не правые, мы за общее положительное развитие, за капитал и взаимную порядочность.

Расходились довольные: патрон издания миллиардер Чпок, на чьи деньги жила редколлегия, выписал журналистам бонусы за дискуссию на тему «Адекватная свобода». Политик Гачев, обгоняя других, спустился по лестнице – внизу ждала бритоголовая охрана. Политика догнал Бимбом:

– Вы несомненно слышали… на всякий случай хотел уточнить… – Бимбом щурился, тянул шею, но эта мимика показалась Гачеву не искательной, как обычно, но зловещей. – На тот случай, если не знаете… Пиганов заявил, что не исключает вашей причастности к делу Мухаммеда Курбаева. Курбаев, как выясняется, был лидером Конгресса мусульманских общин.

Русский Марат занес ногу, чтобы сесть в лимузин, – и нога повисла в воздухе, как у повешенного.

– Откуда?..

– Сиповский рассказал…У него неформальные связи… Пиганов дал интервью французскому телеканалу. Сказал, что не приемлет патриотического террора. Пиганов сказал, что демократии не по пути с национал-экстремизмом. Вы отсюда прямо на вокзал? Я полагал, Феликс, что вы уже знаете. Успокойтесь, прошу вас. У вас валидол есть?

Феликс Гачев был волевым мужчиной, политиком и патриотом, а Митя Бимбом – субтильным молодым человеком, лишенным выраженных мужских черт. И однако Гачев почувствовал, что он целиком во власти Бимбома.

– Митя, голубчик, – сказал Гачев, – вы несомненно помните, что в день убийства мы вместе были в ресторане. С нами ведь и Тамара Ефимовна за столом сидела.

И тут Гачев ощутил недоброе присутствие Тамары Ефимовны Придворовой: новеллист приблизилась и крупным телом своим заслонила от Гачева московское солнце. Тамара Ефимовна Придворова физически нисколько не напоминала Шарлотту Корде, но, вероятно, «друг народа» Марат ощутил нечто подобное, когда белокурая головка заглянула в его ванную комнату.

– Не припомню совместного выхода в ресторан, – сказала Татьяна Ефимовна.

– И я не могу вспомнить, – сказал Бимбом. – Вы ничего не путаете?

Наручники, сдавленные запястья; ладонь, упертая в затылок, когда конвоир нагибает твою голову, вдавливая в «воронок»; тряская машина – и вот Семена Семеновича доставили к следователю. По дороге Панчиков успел подумать, что можно было предложить Ракитову и четыреста тысяч. Зря не предложил.

Прошли кафельным коридором, полицейский по имени Гав толкал Панчикова в спину без всякой нужды.

– Что вы меня толкаете?

– Иди давай, убийца.

– Почему, почему? – и сжалось сердце в предчувствии. Но не могут же они, права не имеют.

Адвокат Чичерин был уже на месте, пил чай. Казенная кружка, два рафинадных кубика на блюдце. Облик адвоката изменился – исчез цветной пиджак, не было шейного фуляра. Строгий серый костюм от Ermengilio Zegna, роговые очки Prada и сосредоточенный взгляд. Адвокат Чичерин критически оглядел одежду Семена Семеновича, поднял бровь, созерцая оранжевые пальмы и мартышек на рубашке задержанного.

– Как провели ночь? – спросил адвокат равнодушно. Отлично понимал, как Панчиков провел ночь.

Семен Семенович хотел сказать, что все ужасно, что вместо чая дают некипяченую воду, что из окна дует, что соседи агрессивны. Но промолчал.

– Можете сесть, обвиняемый, – следователь ему сказал.

– Протестую, – сказал адвокат Чичерин. – Перед вами не обвиняемый, но задержанный. Обвинение моему подзащитному еще не предъявлено.

– Вот обвинительный акт, – и следователь Щербатов похлопал ладонью по черной папке. – Вы обвиняетесь в убийстве, Панчиков.

Гроза началась на улице, и гром ударил внезапно – так показалось Панчикову; лишь минуту спустя он понял, что уронил на пол шариковую ручку, которую взял со стола. «Обвиняетесь в убийстве» – так просто сказал следователь, так невыразительно.

– Вот чем обернулся спор о большевиках, – сказал адвокат и на следователя выразительно посмотрел: помнит ли серый человечек тот обед в посольстве, с которого все началось. – Вы позволите взглянуть на обвинительный акт?