Пятый угол - Йоханнес Марио Зиммель

В начале августа Томас Ливен и его друг Бастиан Фабр приехали в небольшой город во Франконии. Как разъяснял Томас Бастиану:

— Поначалу я хотел отправиться в Южную Америку. Но после того как в Висбадене я повстречался со старым другом Эрихом Верте, то понял, что у него мы можем спрятаться лучше, чем где-либо. Там нас никто не найдет. Пока не завершу автомобильные дела, побуду-ка я лучше в Германии. К тому же недавно я прикупил несколько старых акций. Поглядим, не пойдет ли их курс вверх…

Судьба подарила Томасу в Висбадене встречу с изящным, высоким Верте, бывшим полковником из парижского абвера. Они столкнулись на улице буквально нос к носу. Пожилой седовласый офицер-профессионал едва не прослезился:

— Дружище Ливен, какая радость!

— Т-с-с! Не так громко, господин Верте. Меня сейчас зовут Хеллер.

Верте не сдержал ухмылки:

— Опять вступили на кривую дорожку?

— Что значит опять? Всякий раз, когда я пытаюсь встать на прямой путь, то получаю по башке. Готов рвать и метать. А вы? Чем вы занимаетесь?

— Честно говоря, ничем. Торчу на своем маленьком винограднике во Франконии. Собственность моей жены. Вы должны приехать к нам погостить. Настаиваю на этом! Когда захотите и на сколько захотите! В конце концов, ведь это вы вытащили меня из того проклятого лагеря…

Н-да, и вот теперь господа Томас Ливен и Бастиан Фабр ехали к нему. Держа курс на юг, они тряслись в старом довоенном авто, направляясь в прекрасную Франконию, к виноградникам — и новым приключениям…

Имение Эриха Верте располагалось на невысоких, пронизанных солнцем холмах, окружавших городок, известный как место паломничества. Поэтическая речка пересекала виноградную долину. На вершине гранитной скалы, возвышавшейся над городом, располагался большой монастырь с чудотворной иконой Богоматери.

Одним из первых мужчин, с которым Томас познакомился в городке, оказался монастырский аббат Вальдемар Лангауэр. Загорелый, с острым взглядом, белый, как лунь, этот пастор располагал к себе и внушал уважение.

Томаса познакомил с ним Эрих Верте. Между обоими мужчинами сразу же установился контакт. Вальдемар Лангауэр показал Томасу великолепную монастырскую библиотеку. Затем поделился своими заботами. Город переполнен беженцами, нуждавшимися в пище, одежде, пристанище, но где это взять? Не хватало всего. Улыбка осветила лицо аббата:

— В такие времена и познаются люди, господин Ливен. Иным удается возвыситься духом… И такой человек есть в нашем городке.

— В самом деле?

— Его зовут Герберт Ребхан. По профессии виноторговец. Раньше очень часто доводилось слышать о его весьма, скажем так, мирских поступках, вы понимаете… но с конца войны этого человека словно подменили! Не пропускает ни одного воскресного богослужения! Ни одно доброе дело не обходится без него! Тысячи, много тысяч марок он пожертвовал нам в пользу беженцев…

Такие слова о виноторговце и друге народа Герберте Ребхане Томас услышал впервые. В тот же день это имя прозвучало еще раз: в доме Эриха Верте, за ужином, приготовленным красивой, но очень худой и бледной женой бывшего офицера абвера. Верте сказал:

— Послушайте-ка, Ливен, тогда, в Париже, вы испекли для меня фантастический луковый пирог. Не приготовите ли вы его еще раз завтра? К нам придут гости.

— С удовольствием, — ответил Томас.

— Ожидаем нескольких друзей. Мы затянули с приглашением — непростительно после всего, что они для меня сделали. Особенно Герберт Ребхан.

Герберт Ребхан — снова он!

— Похоже, этот господин только и делает, что творит добрые дела, — заметил Томас.

— Попрошу без шуток! — Верте заговорил очень серьезно. — Без господина Ребхана, без начальника полиции Каттинга и без князя фон Велкова мне нужно было бы давно повеситься.

Томас спросил тихо и тревожно:

— Ваши дела так плохи, господин Верте?

— Плохи? Дела наши — извини за грубое слово, Луиза, — дерьмовые! Смотрите, у меня здесь виноградник и виноторговля. Производимое вино не пользуется спросом. А американцы не дают мне лицензию на импорт. Так что хороший бизнес, который мы делали раньше на иностранных винах, тоже лопнул…

Бастиан поскреб голову и сказал на своем немецком с французским прононсом:

— Я это не понять. Я думать, что в Германии нечего купить. А у вас хороший немецкий вино. Почему вы не можете его сбывать?

— Не знаю, этого я в самом деле не знаю…

— Прежде чем начнем, — заговорил Герберт Ребхан, — давайте помолимся!

Он сложил розовые жирные ручки и склонил к подбородку розовое пухлое лицо со светлыми волосами, светлыми бровями и светлой бородкой. Вслед за ним склонили головы и молитвенно сложили руки начальник полиции Каттинг, князь фон Велков, Эрих Верте и его жена. Томас взглянул на Бастиана. После этого они последовали примеру других.

Князь фон Велков оказался старым, худым, высокомерным и молчаливым мужчиной с кожей цвета пергамента. Начальник полиции Вильгельм Каттинг походил на осторожного, корректного банковского служащего среднего звена. После молчаливой молитвы глазки друга народа Ребхана быстро обежали стол.

— Ах, луковый пирог! Какой деликатес! — и он потянулся за ним.

Тронутый желтизной князь жевал осторожно, затем он изрек:

— Великолепный пирог. Словно приготовлен моей матушкой. Поздравляю, многоуважаемая.

— Поздравлять следует господина Ливена, — ответила Луиза Верте. — Он его испек.

Томас вдруг почувствовал, как на него уставились три пары глаз — холодных, испытующих, враждебных. Начальник полиции, князь, филантроп Ребхан — все разглядывали его, словно три комиссара уголовной полиции арестованного преступника.

Собственный луковый пирог моментально показался Томасу безвкусным. Он механически жевал свою порцию. Этот господин Ребхан с каждой секундой нравился ему все меньше и меньше.

На своем тяжеловесном, с акцентом, немецком заговорил Бастиан:

— Вознесем хвалу за то, что есть на этом мире прелестная мадам Верте и это великолепное вино, которым я чокаюсь теперь за нее! Мсье!

Все подняли бокалы и выпили здравицу за покрасневшую Луизу Верте. Она ответила с легкой горечью:

— Это вино выросло по воле Божьей. И что, по той же Божьей воле мы не можем его продавать?

Елейно заговорил Ребхан:

— Это время испытаний, которые нам предстоит вынести, дорогая и уважаемая! Нам всем. А «Мои дела, думаете, идут по-другому? Разве и мое вино не остается нераспроданным?»

— Я говорю не о том, что не находит спроса наше вино, — сказала Луиза Верте. — А о том, что происходит с итальянским вином. Это же подлая спекуляция! Это же…