Тощие ножки и не только - Том Роббинс
Шрифт:
Интервал:
Людям никто не давал права властвовать над растениями и животными – вот такая мысль вспыхнула на ее ментальном экране.
Людям никто не давал права властвовать над растениями и животными. Любая ромашка в поле, любая рыбешка в море обладают не меньшей индивидуальностью, что и она сама, а их жизнь – не меньшей ценностью, чем ее собственная. И ежедневно вмешиваться в жизнь растений и животных, лишать деревья и братьев наших меньших жизни (сверх удовлетворения основных потребностей в пище и крове), сживать со света целые виды растений и животных – жестоко, преступно и в конечном итоге бумерангом бьет по самим людям.
Животные и растения – а возможно, что даже минералы и неодушевленные предметы – это партнеры людей в этой жизни. Не исключено даже, что это партнеры старшие по рангу вследствие их опыта и совершенства. Растения, особенно психоактивные растения, такие как виноградная лоза и грибы, могли многому научить человечество. Более того, если человечество надеется поспевать в своем философском развитии за собственным научно-техническим прогрессом, моментальные поствербальные инсайты, которые могут даровать нам психотропные растения, возможно, станут нашим единственным спасением. Как бы то ни было, если мы хотим существовать и дальше, то просто обязаны заботиться о благоденствии наших соседей по планете, учитывать их потребности и запросы. Хотя, сказать по правде, проблема эта имеет не столько прагматический характер, сколько моральный и эстетический. Человечество – это функция природы и не может существовать отдельно от нее, если только не предпочтет дешевый самообман. Оно не может существовать, противопоставляя себя природе, если только не впадет в шизофрению. Оно не может притворяться, будто не замечает чудес и красот природы, если, конечно, само не выродится в уродливого монстра.
«Верно!» подумалось Эллен Черри.
* * *
Это комната с обоями Матери Волков. Ее подметают метлой, сделанной из языка. Комната, в которой пыльные мыши налиты светом, словно виноградины.
Третий плат пурпурной ткани, что упал с кружившейся волчком девушки – Саломея теперь чаще кружилась, чем изгибалась, – закрывал ей плечи и грудь. Почти невесомый, он тоже спланировал на пол – словно полупрозрачная душа грязного носка в полиэстеровом раю, где такие земные страдания, как бельевая прищепка или сушилка для белья, превращались в далекие, хотя и кошмарные воспоминания. И конечно, как только третье покрывало плавно приземлилось рядом с начищенными черными ботинками детектива Шафто, Эллен Черри ощутила, как на нее накатывается новая волна озарения.
Внезапно она поняла – причем сама не могла сказать почему, – насколько бесполезны для стоящих перед человечеством проблем политические решения, потому что стоящие перед человечеством проблемы не имеют никакого отношения к политике. Нет, политические проблемы тоже имелись, но они были по своей природе вторичны. Первичные же носили философский характер, и до тех пор, пока эти философские проблемы не будут решены, политические проблемы будут решаться до бесконечности, и всякий раз впустую. Именно для того, чтобы показать обманчивую, недолговечную эффективность практически всех политических решений, и появилось выражение «порочный круг».
Для людей неравнодушных политическая деятельность таит в себе немалый соблазн, потому что на первый взгляд дает возможность облагородить человеческое общество, улучшить условия существования. При этом не надо проходить через личные испытания, что-то переосмысливать, менять свое восприятие мира и себя самого. Для безнравственных политическая деятельность тоже таит в себе немалый соблазн, потому что дает возможность защитить богатство и узаконить свою алчность. И обе стороны взирают друг на друга через завесу иллюзий.
Коварным рычагом в механизме эволюции приматов явилась склонность группы особей воспринимать своих политических деятелей – своих старших самцов – чересчур серьезно. Польза же для группы была от них лишь в тех случаях, когда группе активно угрожал хищник извне. В остальное же время старший самец (или политический босс) преследовал исключительно корыстные цели и, соответственно, заботился не столько о свободе своих соплеменников, сколько о подавлении таковой, для чего неустанно демонстрировал клыки либо колотил себя кулаками в грудь. Эту показуху вряд л и стоило принимать всерьез. Самого же его вполне можно было держать в рамках (терпя как неизбежное зло) при помощи смеха и неуважения. Например, если бы те, кто пил рядом с Гитлером, когда тот попробовал нести в мюнхенской пивной свою чудовищную околесицу, восприняли его речи не так серьезно; если бы, вместо того, чтобы купиться на его посулы, они его освистали, подняли на смех, забросали шкурками от сосисок – кто знает, может, и не было бы никакого Холокоста.
Разумеется, пока не перевелись добровольные последователи, не переведутся и тираны-лидеры. А в добровольных последователях недостатка не будет до тех пор, пока человечество не достигнет некоего философского уровня. пока не поймет, что его великая миссия в жизни не имеет ничего общество ни с классовой борьбой, ни с противостоянием рас, народов, идеологий. На самом деле главное – это личное совершенствование, стремление к обогащению души, освобождению духа, просвещению ума. И на этом пути политика – это не более чем блокпост, в котором засели громогласные бабуины.
«Верно! Как точно подмечено!» – подумала Эллен Черри.
Ина ина ина ина
Э-э-э ина воп.
Это комната с обоями Матери Волков. Комната, где вулканы стряхивали свои пепел в пепельницы, а замочная скважина – это и есть вулканическое жерло.
По ее собственному признанию, искусство – единственная вещь, в чем Эллен Черри получила маломальское образование (если не считать профессии официантки, а ее, конечно же, можно не считать). Можно сказать, что она знала свое ремесло. Можно и по-другому, хотя это и довольно жестоко по отношению к ней: она была точно таким же необразованным самородком, тем же гениальным идиотом, что и Бумер Петуэй. За пределами мира искусства она мало что знала и мало что смыслила. Однако сейчас у нее было такое чувство, что в ряде весьма важных областей человеческого опыта она достигла понимания; причем – что самое удивительное – достигла неожиданно, достигла легко, не прикладывая к тому особых усилий, всего за час и двадцать минут, пока наблюдала танец Саломеи. Как будто между посетившим ее озарением и танцем существовала некая связь, которая, правда, оставалась ей самой непонятна. Эллен Черри была вынуждена признать, что девчонка, несмотря на ее сопливое состояние и тощие ноги, была просто в ударе – вот уже больше часа она как заведенная кружилась волчком. Но с другой стороны, подумала Эллен Черри, танец этот воздействовал отнюдь не на ее разум. Скорее он разжигал в ней сексуальность, и это при том, что раньше ее никогда не тянуло к женщинам. Ну и конечно, пока Эллен Черри смотрела этот танец, у нее в голове рождались мощные философские идеи. Правда, они рождались там отнюдь не сами по себе. Скорее у нее с глаз, чешуйка за чешуйкой, слетала пелена, мешавшая ей раньше видеть вещи такими, каковы они на самом деле. И вот теперь ее взору представало то, к чему ее не могли приготовить даже ее зрительные игры.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!