Майя - Ричард Адамс

К тревоге о неведомом будущем теперь добавились сожаления несколько иного рода. Во-первых, Майе очень недоставало роскоши и удобств, к которым она успела привыкнуть в особняке верховного советника. Если раньше она воспринимала побег из Беклы как увлекательное приключение, по завершении которого маршал осыплет ее щедрыми дарами, то сейчас стало ясно, что из Майиной жизни навсегда исчезли вкусные яства и лакомства, мягкие перины, прелестные наряды и драгоценные украшения, предупредительные слуги, восторженные поклонники и восхищенные зрители… А хуже всего то, что ее разлучили с Оккулой! «О Канза-Мерада, покарай эти проклятые болота и вонючих лягушатников!» – шепотом взмолилась Майя.

А во-вторых – и это ощущение было проще и глубже, – ей нужен был мужчина. После того как она отдалась Таррину, Майя редко когда проводила день без постельных утех. Однажды она заявила Оккуле, что похотливые козлы в верхнем городе без этого жить не могут, и рассердилась на подругу, когда та строго отчитала ее: «Банзи, по-твоему, мужчины похотливые, а женщины – нет? Просто женщины иначе к этому относятся. Мужчины хвастаются и обсуждают свои победы, а мы молчим, все в себе держим. А ты, глупенькая, пустым словам веришь. Мужчины бахвалятся своей удалью и храбростью, любят гордо заявлять, что при необходимости могут обойтись и без еды, и без сна, и без постельных утех. Так ведь и мы можем без всего этого обойтись, только не похваляемся во всеуслышание. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы женщина хвастливо рассказывала, что без чего-то обходится? Те, кому бастанья недостает, не гордятся, а плачутся. Ничего, придет время, и ты поймешь, что я тебе правду сказала».

Похоже, пришло то время. Майя с отчаянной тоской желала – нет, не какого-то определенного мужчину, не Кембри с его жадной неутомимостью, не Эльвер-ка-Вирриона с его учтивым обхождением, не Сенчо с его безудержным сладострастием – обычного удовлетворения плоти. Ей постоянно хотелось вновь ощутить плотские утехи (так голодающего не отпускают мысли о еде), а воспоминания о перенесенных в пути тяготах – переправа через реку, ушибленная лодыжка, пиявки – только усиливали желание. Ей вспомнились слова Сенчо о том, что выпоротые невольницы становятся покладистее… «Ох, мне бы сейчас хоть какого мужчину, пусть даже самого завалящего!» – подумала Майя.

Она растянулась на корме и, решив отвлечься от унылых размышлений, попыталась осмыслить свое странное приключение и оценить новых знакомых. Особенно занимал ее Нассенда – и не потому, что он, как Зуно или Саргет, не пылал к ней страстью. Вообще-то, Майя не обижалась, когда мужчины не проявляли к ней интереса. Ее неприязнь к Байуб-Оталю вспыхнула из-за того, что он прямо отверг ее предложение и с презрением отозвался о развратном образе жизни верховного советника. Нассенда очень понравился Майе, она сразу прониклась к нему необычайным доверием и очень хотела произвести на него благоприятное впечатление – и оттого, что лекарь пришел ее проведать, и оттого, что в нем чувствовалось какое-то непонятное достоинство и мудрость. С ним Майя ощущала себя в безопасности, ей хотелось поближе познакомиться с ним, побеседовать, рассказать о себе, расспросить хорошенько и внимательно выслушать ответы – иначе говоря, подружиться. Он не кичился своей мудростью и не выказывал Майе снисходительного пренебрежения; с ним она ощущала себя личностью, а не просто дорогостоящей красавицей-рабыней. Нет, она не собиралась разделить с ним ложе – ах, это бы только все испортило! – и не надеялась, что он поможет ей сбежать из Субы, однако недавний разговор с Нассендой воодушевил Майю, и теперь она с надеждой смотрела в будущее. Не будь среди ее спутников лекаря, она наверняка совершила бы какой-нибудь опрометчивый поступок.

Ее размышления прервал возглас Тескона:

– Хвала Шаккарну, добрались! У-Нассенда, вот Темный проход.

Они уже долго плыли по затопленной роще, между исполинскими деревьями, длинные толстые корни которых, сплетенные в узлы под водой, могли пропороть днище кайлета не хуже скал или валунов. Тескон дважды ловко плеснул веслом, и лодка, скользнув под низко нависшими ветвями, выплыла на открытое пространство. Майя с удивлением заметила медленное течение за бортом – до этого их путь лежал по стоячим водам. До противоположного берега – еще одной стены деревьев и камышей – было локтей пятьдесят. Тескон, умело работая веслом, повернул кайлет направо, в лениво струящийся поток, и перед Майиными глазами возник длинный канал, извилистый, как тропинка в лесу.

– Это Нордеш, – объяснил Тескон. – Теперь нам прямиком до самой Мельвды.

Майя с улыбкой кивнула. Кайлет неторопливо поплыл по течению. Тескон облегченно вздохнул и уселся позади Лумы, которая чуть слышно тянула все тот же заунывный мотив. «Ну и весельчаки! – усмехнулась про себя Майя. – Интересно, а где мы заночуем?» Она вгляделась в зеленый сумрак, заметила огромную черную черепаху, застывшую на низкой толстой ветви над самой водой, и лениво представила, как эти существа спариваются. Доставляет ли им это удовольствие?

Весь день кайлет плыл по Нордешу со скоростью пешехода. Влажный воздух, гнетущее однообразие пейзажа, темные густые кроны, сомкнутые над головами путников, погрузили Майю в странную отрешенность. Субанцы, как птицы на болоте, не замечали царящего вокруг уныния. Похоже, скука была им неведома, но для Майи ничто в Субе не представляло интереса, и она особо не торопилась перебраться с одного болота на другое. Лума, будто ленивый зверек, сидела, опустив голову, изредка кивала или бормотала «шагре», когда к ней обращались. «Уж лучше спать, чем так вот сидеть», – с досадой решила Майя.

В сумерках лодка подошла к широкой излучине, где у правого берега протоки стоял еще один кайлет, чуть меньше того, в котором плыли путники. Двое парней, дремавшие в лодке, вскочили, услышав оклик Тескона.

– У-Нассенда? – спросил один.

Лекарь поздоровался, и юноши поспешно отвязали свой кайлет от пристани и схватили весла.

– Мы из Лакрайта, – объяснил один, почтительно приложив ладонь ко лбу. – Старейшина нас вам навстречу послал.

Тескон уверенно направил к ним лодку.

– У вас У-Мекрон в старейшинах? – спросил Нассенда.

Юноша кивнул.

– Я в Лакрайте вот уж года два не был, – продолжил лекарь.

– Два года два месяца и три дня, – с улыбкой уточнил юноша. – Вы меня не помните, наверное.

Старик наморщил лоб и с притворным недоумением вгляделся в юношу:

– Ах, это ты! Как тебя там – Ломоть, Кусок?

– Крох, – напомнил парень.

– Верно, Крох. Я тебе прививку делал, помнишь? Руку оцарапал. Как оно, сработало?

– Да, У-Нассенда. Вы как уехали, мне три дня плохо было. Все боялись, что вы меня отравили…

– Я и отравил.

– Матушка сильно осерчала, убить вас грозилась. А потом мне полегчало, и с тех пор лихорадки не было.

– Так я и думал, – кивнул лекарь. – Хорошо, что мое лечение тебе подошло. Оно ведь не на всех действует.

– Значит, у меня теперь никогда лихорадки не будет?