Заклинательница бурь - Мира Вольная

Я почти ничего не вижу, ничего не слышу, вкус собственной крови уже перестал ощущаться на языке и во рту. Она просто… просто уже не различима, хотя я чувствую, как стекает по подбородку и горлу. Ее так много, что кажется еще чуть-чуть и я захлебнусь.

Дрожат ветра. Стонут, воют и плачут. Сила огненной стихии давит на них, сила источника рвет и кромсает на части.

Матушка-луна, матушка-Зима, пожалуйста, как же хочется снега…

И дрожит Мирот, воздух под куполом искрит, вспыхивает ярче огненный фантом, первородная энергия этого мира бьет наотмашь, и рвется из горла булькающий, гортанный хрип, грудь стягивает тугим ободом, невозможно сделать ни вдох, ни выдох.

Остается только держать.

Матушка-луна, матушка-Зима. Как же хочется снега.

Камины больше не слышно, только треск пламени кругом и внутри меня, только выжигающая, выедающая боль, впивающаяся острыми иглами зубов в тело и в голову, рвущая на части. Еще совсем немного, буквально два луча, и можно будет отпускать.

Дрожит Мирот и за куполом, искрится небо, и свет луны разливается над лесом неровными, извилистыми росчерками.

Все.

Я осторожно разжимаю сведенные судорогой руки, по капле, медленно отпуская силу источника. Лейла сворачивается клубком. Ей тоже пришлось несладко: ходит ходуном маленькая грудная клетка, дрожат лапы, а из глаз текут кровавые слезы.

Фантом совсем как ребенок сидит на земле, и взгляд пустых глазниц устремлен в никуда, расслабляются и утихают ветра. Уставшие, вымотанные, как и я, мои ветра. Здоровяк и силач Рьорк обессиленный падает прямо к ногам. Мисса прячется в волосах, Таамар ложится на плечи. А я все еще осторожно выпускаю нить источника из пальцев.

Вот так.

Вспыхивают защитные руны, помогая удержать пробудившуюся энергию. Еноф приносит котелок и выливает кровь с травами в старый колодец, чтобы усмирить и усыпить энергию, все еще взбудораженную моим вмешательством.

Зима, как же хочется снега.

Последняя тонкая нить ускользает сквозь пальцы, Валиор возвращает назад все камни и нрифт, запирая сырую магию. А я падаю на землю навзничь, смотрю на слишком яркие звезды и просто стараюсь продышаться. Зима, как же хочется зимы.

Но лишь мерцают в ночном небе большие чужие звезды. Не такие, как в Северных землях.

— Я отдала долг, — даже голову на звук повернуть было больно, но все-таки удалось. — Я ухожу.

Лейла поднялась на лапы и прыгнула в догорающий костер, растворяясь в огне.

— Спасибо, — прошептала вслед маленькой саламандре и так и осталась лежать. Тело все еще колотило, мелкие судороги били руки и ноги, неимоверно хотелось пить.

Укхан принес воды, и я жадно выпила все до последней капли. Жарко было по-прежнему, хотелось забраться в ванную, полную льда.

Что же происходит?

"Мина? — позвала мертвую. — Ты тоже чувствуешь?"

"Да. Что-то пошло не так… Или так, я не понимаю. Мне… тяжело и больно говорить. А ты слишком слаба", — приживалку действительно было едва слышно.

"Что ты хотела сказать? О чем кричала?"

"Чтобы ты остановилась. Я хотела, чтобы ты остановилась".

"Прости, я тебя напугала".

"Не только ты. И… не бери в голову. Я просто устала, тяжелый выдался суман".

"Плетение готово?"

"Да. Нам остается только ждать. Надеюсь, она купилась".

Медленно догорал огонь, умирая и отчаянно плюясь искрами, шумело тихо вдалеке море, луна омывала лицо серебристым светом, отдыхали рядом ветра, не далеко от колодца неподвижно сидел фантом, совсем как живой, вот только неподвижный и слишком тихий.

"Если я вдруг усну…" — начала я.

"Прослежу, не беспокойся", — все еще едва слышно усмехнулась Мина.

"Ты… Я так и не знаю, как ты сбежала из ковена в первый раз".

"Хочешь сказку на ночь?"

"Что-то мне не нравится твой тон", — насторожилась я.

"Правильно не нравится. Сказка будет не очень веселой".

"Ну, нам все равно ждать".

"Знаешь, Маришка, конечно, дрянь страшная и еще большая лгунья. Но в одном она всегда была права — незнакомцев в лесу стоит избегать. Я не сбежала, Софи, меня украли".

"Ты пропала в ночь цветения омелы", — нахмурилась, вспоминая.

"Да. Мы отправились за цветами вдвоем: я и Анежка. Как-то незаметно потеряли друг друга, я набрела на тропу, по ней вышла к тракту и… попала в лапы работорговцев. Эльфы гнали караван на запад, в Ашмир. Можешь представить, что со мной было, когда я их увидела?"

"Да. Ты видела, наверное, как меня нашла Сид".

"Видела. Но ты наткнулась на нормальную охотницу, насколько, конечно, это слово к Диане применимо, а я столкнулась с бандой. Их было пятнадцать или двадцать, сейчас уже и не вспомню. Они шли двумя караванами, чтобы обезопасить себя и свой товар от случайных разбойников. Эльфов всего пятеро, остальные — обычные наемники. Они среагировали раньше, чем я смогла даже пикнуть".

"Почему не связалась с кем-то из шабаша?"

"А я связалась. Позвала сначала Анежку, потом Саприну и Маришку. Но ведьмы решили, что я слишком близко к ковену, что помогать мне слишком опасно. Меня просто бросили, Софи. Я же была просто очередной…"

"Мина…"

"Ой, да прекрати, я тебя умоляю! Серьезно, те работорговцы — лучшее, что со мной случилось за семнадцать лет жизни в шабаше. От наемников я удрала через три месяца.

Не скажу, что было легко. Получилось только потому, что ведьму они во мне не распознали, думали, что я просто сумасшедшая".

"Потом тебя нашел Сиорский-старший".

"Да. Только не спрашивай, почему я им ничего не рассказала".

"И не собиралась. Мне связи с Неприкасаемыми помогла порвать Обсидиана, тебе помочь было некому. Скажи, как тебя нашли?"

"О, тут все просто. Я воспользовалась магией. Сварила отвар для матери Лероя. Она беременна тогда была, на последних месяцах, роды были очень тяжелыми…"

"Мне жаль".

"А мне нет. Это чуть ли не единственное, о чем я не жалею. Я говорила тогда, сгорая на костре, и до сих пор так думаю: тот год — лучшее, что было в моей жизни. Я смогла любить, жить, дышать полной грудью. Познала прикосновения и поцелуи мужчины, смех и слезы. Это прекрасно, Софи. Ты знаешь…"

"Знаю", — ответила я.

"И твой Алекс, — Камина, как-то рвано засмеялась, — он большой хитрец и молодец.

Справится с твоим упрямством… Привести в чувства, он хорош".

"Да".

"Любишь его?"

"Ты читаешь во мне, зачем спрашиваешь?"

"Тогда береги".