Харбин - Евгений Анташкевич

– ???

– …На вас сегодня очень красивые кружева, на воротничке и манжетах, и они очень идут и вам, и к вашему голубому в розовый цветочек платью с желтыми листиками! – Сашик выпалил это скороговоркой и замолчал.

«Всё, сейчас пошлет к чёрту», – подумал он.

Неожиданно голос справочной ответил мягко:

– Вам понравилось?

– Да, очень, и я хотел бы увидеть это ещё раз.

– Если вы хотите увидеть это ещё раз, то для кого вам тогда покупать кружева?

Сашик растерялся и снова выпалил:

– Мы с вами соседи, я живу недалеко от вашей телефонной станции, городской, в смысле, там, где вы работаете, и сегодня утром я видел, как вы шли на работу… в кружевах…

– А откуда вы знаете, что это я?

Надо было врать.

– Я слышал, как вы по пути разговаривали, и сейчас по телефону узнал ваш голос.

– Молодой человек, вы, по-моему, хулиганите. Я на работе, и вам придётся освободить линию.

– Подождите минуточку, мне действительно хочется ещё раз взглянуть на ваши кружева. Вы во сколько заканчиваете работу? Могу я вас встретить?

Справочная помолчала.

– Ну если вы так хорошо всё знаете, то встретьте!

В трубке щёлкнуло и часто загудело, Сашик положил её на рычаги и вытер о брюки вспотевшую ладонь. Секунду постояв, он развернулся идти на своё место, но тут же встретился с укоризненным взглядом Василия Корнеевича, тот оторвался от арифмометра и, слегка поджав губы, смотрел на него поверх круглых очков. Сашик в раздражении прошагал мимо его стола. «Чего ему нужно? Нарожал четырёх дочерей, а я здесь при чём? А ни при чём!» Он обернулся и в упор посмотрел на Василия Корнеевича, но тот уже сидел отвернувшись.

Рабочий день наконец закончился.

Минута в минуту японцы дружно зашевелились, встали со своих мест, сняли нарукавники, уложили стопки документов на края столов и потянулись к выходу со своим обычным «Саёнара, Саша-сан! Саёнара, Вася-сан!».

Сашику торопиться было некуда – смена телефонистки Мурочки заканчивалась в восемь, то есть ещё только через два часа, по крайней мере, так сказал Лапищев.

– Своя нора! Своя нора! – передразнил японцев Василий Корнеевич, но с места не тронулся.

Хозяева японских фирм, в том числе и той, в которой работал Сашик, поощряли, когда сотрудники-неяпонцы хотя бы немного задерживались и уходили позже своих японских коллег, они это расценивали как уважение к себе, нации-победителю, нации – хозяину Маньчжурии. Поэтому русские сотрудники, как бы приняв это неписаное правило, приходили на работу немного раньше, а уходили немного позже.

Коллега Сашика Василий Корнеевич, которого японцы называли Вася-сан, всегда выжидал несколько минут и только тогда уходил. Японцы относились к нему с почтением, как к убелённому сединами старцу, но платили мало, поэтому он подрабатывал у своего знакомого, у какого-то русского строительного подрядчика, он что-то ему чертил, что-то рассчитывал, и это давало Василию Корнеевичу дополнительный доход на содержание большой семьи. Он по-дружески предложил подрабатывать и Сашику, мол, хозяин согласится, «потому что ему надо вести переговоры с японскими заказчиками, и тут пригодился бы японский язык», которым Сашик уже достаточно овладел, но Сашик отказался. Он давно заметил, что старик проявлял к нему симпатию, как бы по-родственному, но старался не обращать на это внимания.

Василий Корнеевич был «построечником», старым кавэжэдинцем, он приехал в Маньчжурию ещё в 1902 году, работал на строительстве станций в полосе отчуждения, потом в Управлении дороги до тех пор, пока КВЖД не перешла под советско-китайское управление. Он не был эмигрантом в строгом смысле этого слова, но советского гражданства тогда не принял и с дороги был уволен. На работу его взяли только после 1932 года, когда Квантунская армия заняла Маньчжурию, в эту самую транспортную фирму, осуществлявшую подвоз материалов на японские строительные объекты.

Чем-то он напоминал Сашику Лапищева – тоже из мастеровых.

Прошлым летом Сашик видел его и всю его семью на левом берегу Сунгари. Он подошёл к расположившемуся на песке семейству, поздоровался, они обменялись несколькими вежливыми фразами, и Сашик ушёл, не заметив, как при их коротком разговоре зарделась одна из дочерей Василия Корнеевича. А Василий Корнеевич это заметил.

Сашик досиживал за своим рабочим столом, не вникая в содержание, перебирал бумаги и случайно посмотрел в сторону Василия Корнеевича. Тот сидел и в упор глядел на него, потом тяжело вздохнул, снял нарукавники, спрятал их в ящик, встал, поклонился на японский манер и сказал:

– «Своя нора», Саша-сан!

Сашик привстал и вежливо поклонился, а после его ухода облегчённо вздохнул: «Тяжело старику, четыре дочери, и никто замуж не берёт. Надо бы и пособолезновать! Однако сам виноват – держит их в чёрном теле».

Тогда, на сунгарийском пляже, девушки, дочери Василия Корнеевича, сидели на большой подстилке в лёгких и коротких, но все же платьях, поджав и закрыв ими колени, так и сидели – четыре по углам. Сашик отошёл от них и устремился к своей расположившейся в нескольких сотнях метров компании. Компания была большая, человек пятнадцать или двадцать, и юноши, и девушки в купальных костюмах, загорелые, спортивные. Смех, игры, плавание наперегонки или «на силу» – против течения; волейбол. Многих своих друзей он знал с детства, а с кем-то познакомился уже в институте. В прибойном песке у них всегда были зарыты для охлаждения несколько бутылок пива и лимонада, и никаких подстилок – из воды и сразу на обжигающий песок.

Сашик вспомнил ту встречу с семейством Василия Корнеевича, но это воспоминание как пришло в голову, так и ушло.

«Мура, Мурочка! Узнать бы ещё! И правда, что ли, в кружевном воротничке и манжетах? А может, ещё и в носочках? Кружевных!»

Выйдя из конторы, он сразу оказался в горячем мареве городского воздуха. Несмотря на вечернее время и близость Сунгари, прохлады не было. Мимо, обдавая прохожих запахом пота, бежали рикши, пыхтели выхлопными газами автомобили, автобусы и грузовики. «Сейчас бы в городской сад или на пляж», – мелькнуло в голове у Сашика, но никак нельзя, надо было идти как раз в обратную сторону, через пахнущую окалиной железную дорогу в Новый город, где располагалась телефонная станция.

Он посмотрел на часы – ещё почти два часа надо куда-то себя девать.

Он прошёл мимо Софийской церкви и вошёл в длинные ряды Южного базара, здесь духота и запахи от китайских жаровен обдали его с новой силой.

«Нет! Я так не выдержу! – И тут в его голове возникла спасительная мысль: – Пойду-ка я проверю метку! А там, если все будет удачно, – и свою поставлю». Уверенным шагом он пересек рыночные ряды и по Новогородней улице направился к набережной. «Время ещё есть!»

Минут через десять он был уже на набережной Сунгари. Народу там было много, по узкому тротуару вдоль балюстрады гуляли искавшие прохлады люди. Лодок под набережной практически не было, почти все они виднелись на противоположном пологом берегу, где у воды отдыхала, наверное, половина города.