Код да Винчи - Дэн Браун

Лью Тибинг чрезвычайно изобретательно скрывал свое истинноелицо. Говорил с сильным французским акцентом, притворялся глубоко набожнымчеловеком, требовал в качестве вознаграждения то, в чем он вовсе не нуждался, аименно – деньги. И Арингароса оказался слишком заинтересованным лицом, чтобызаподозрить неладное. Сумма в двадцать миллионов евро была просто ничто всравнении с возможностью заполучить Грааль, а финансовая сторона дела былаблагополучно разрешена выплатой Ватиканом в качестве отступных «Опус Деи» этихсамых миллионов. Слепой видит то, что хочет видеть. Но самым оскорбительным вмошеннической афере Тибинга стало то, что он потребовал выплаты в видеоблигаций Банка Ватикана на предъявителя. С тем чтобы, если вдруг что-то пойдетне так, все нити расследования привели в Рим.

– Рад видеть, что вам уже лучше, святой отец.

Арингароса сразу узнал хрипловатый голос, но лицо человека,появившегося в дверях, было ему незнакомо – он представлял себе его совершенноиным. Строгие грубоватые черты, черные, гладко прилизанные волосы, толстая шея,выпирающая из воротничка рубашки под черным костюмом.

– Капитан Фаш? – неуверенно спросил Арингароса.Сострадание и забота, которые проявил к нему капитан вчера ночью, как-то невязались с обликом этого сурового человека. Капитан приблизился к постели иопустил на стул знакомый Арингаросе тяжелый черный портфель.

– Полагаю, это принадлежит вам?

Арингароса взглянул на портфель, туго набитый облигациями, итут же смущенно отвел взгляд, ему было стыдно.

– Да… благодарю вас. – Какое-то время он молчал, теребяпальцами край простыни, затем решился: – Капитан, я долго раздумывал над всемэтим… И хочу попросить вас об одном одолжении.

– Да, разумеется. Слушаю вас.

– Семьи тех людей в Париже, которых Сайлас… – Тут онумолк, проглотил подкативший к горлу комок. – Понимаю, никакие в миреденьги не могут возместить ужасной утраты. Однако если вы окажете мне такуюлюбезность и разделите средства, лежащие в этом портфеле, между ними… междусемьями убитых…

Темные глазки Фаша какое-то время пристально изучалиепископа.

– Благородный поступок, милорд. Обещаю, я прослежу за тем,чтобы ваше пожелание было исполнено должным образом.

Повисла томительная пауза.

На экране телевизора высокий худощавый офицер французскойполиции давал интервью на фоне старинного особняка. Фаш узнал его и впилсяглазами в экран.

– Лейтенант Колле, – в голосе британскойкорреспондентки Би-би-си слышались укоризненные нотки, – прошлой ночью вашнепосредственный начальник публично обвинил двух совершенно ни в чем неповинных людей в убийстве. Будут ли Роберт Лэнгдон и Софи Невё предъявлятьофициальные претензии вашему ведомству? Во что обойдется капитану Фашу этаошибка?

Лейтенант Колле ответил ей усталой, но спокойной улыбкой:

– По своему опыту знаю, что капитан Безу Фаш ошибаетсячрезвычайно редко. Этот вопрос я пока с ним не обсуждал, но если хотите знатьмое личное мнение… Полагаю, преследование агента Невё и мистера Лэнгдона былопродиктовано стремлением обмануть истинного убийцу, усыпить его подозрения изатем схватить.

Репортеры обменялись удивленными взглядами. Колле продолжил:

– Являлись ли мистер Лэнгдон и агент Невё добровольнымиучастниками этого плана, не знаю, не могу сказать. Капитан Фаш редко делитсяподобной информацией с подчиненными, что, как мне кажется, вполне объяснимо.Единственное, о чем могу заявить твердо и со всей ответственностью: на данныймомент капитан уже арестовал истинного подозреваемого. А мистер Лэнгдон и агентНевё невиновны.

Фаш обернулся к Арингаросе, на губах его играла еле заметнаяулыбка.

– Толковый все же малый этот Колле.

Прошло еще несколько секунд. Фаш провел рукой по голове,приглаживая и без того прилизанные волосы, затем взглянул на Арингаросу:

– Прежде чем вернуться в Париж, милорд, хотелось бы внестиясность в один вопрос. Речь идет о вашем несанкционированном перелете в Лондон.Чтобы изменить курс, вы подкупили пилота. Известно ли вам, что подобныедействия подпадают под статью международного закона о перевозках?

– Просто я был в отчаянии, – прошептал Арингароса.

– Да, это понятно. То же самое подтвердил и пилот в беседе смоими людьми. – Фаш запустил руку в карман и достал толстое золотое кольцос пурпурным аметистом.

У Арингаросы даже слезы на глаза навернулись, когда онпринял кольцо от Фаша и надел на палец.

– Вы так добры ко мне! – Он взял Фаша за руку, слегка сжалее в своей. – Спасибо вам.

Тот лишь отмахнулся и подошел к окну. Стоял и смотрел нараскинувшийся перед ним город, и мысли его были где-то далеко. Затем сноваобернулся к епископу, в голосе его звучали нотки озабоченности:

– Скажите, милорд, куда вы потом отправитесь?

Примерно тот же вопрос задали Арингаросе, когда накануненочью он покидал замок Гандольфо.

– Полагаю, мои пути столь же неисповедимы, как и ваши.

– Да уж, – буркнул в ответ Фаш. И после паузы добавил:– Думаю, скоро подам в отставку.

Арингароса улыбнулся:

Немного веры – и человек способен творить настоящие чудеса,капитан. Совсем немного веры…

Часовня Рослин, часто называемая собором Кодов, находилась всеми милях к югу от Эдинбурга, в Шотландии. Построена она была на месте древнегохрама Митры. Рыцари-тамплиеры, основавшие часовню в 1446 году, щедро украсилиее вырезанными в камне символами. Точнее, совершенно сумбурным наборомсимволов, взятых из иудейской, христианской, египетской, масонской и языческойтрадиций.

Часовня располагалась точно на меридиане, тянущемся с северана юг через Гластонбери. Эта линия Розы традиционно отмечала остров короляАртура Авалон и считалась точкой отсчета в британской геометрии, связанной сосвященными символами. Именно от этой линии Розы, в оригинале «Roslin», ипроизошло название самой часовни.

Шпили часовни Рослин отбрасывали на землю длинныезазубренные тени. Уже вечерело, когда Роберт Лэнгдон и Софи Невё остановиливзятую напрокат машину в парке, у подножия утеса, на котором стоял храм. Вовремя недолгого перелета из Лондона в Эдинбург им удалось немного отдохнуть,хотя ни один из них не смог заснуть в предвкушении того, что их ждало впереди.Глядя на строгие очертания часовни, вырисовывающиеся на фоне неба, Лэнгдонвдруг почувствовал себя Алисой, падающей в кроличью нору. Должно быть, мнеснится сон. Однако текст последнего послания Соньера со всей определенностьюуказывал на это место.