Ричард Львиное Сердце - Ирина Александровна Измайлова

— К предкам так к предкам! — воскликнул Анри Иерусалимский, без всяких церемоний подойдя к рыцарю и обнимая его. — Для меня главное, что он не удрал за холмы и не отправился к своему Старцу Горы. Спасибо тебе, Эдгар! Я не сомневался, что ты прикончишь эту змею. А теперь скажи: не хочется ли тебе вернуться в родные места и встретиться с графом Луи, на которого ты так похож, будто вы не только вскормлены одной грудью, но и вышли на свет из одной утробы?

— Я плохо служу вам, государь? — удивлённо спросил рыцарь, подумав про себя, что король каким-то образом прочитал его мысли.

— Отлично служишь и сам это знаешь. Но я просил тебя остаться здесь на год, ты же сам согласился служить и второй, так что с моей стороны не совсем благородно дольше тебя удерживать. И твой отец слишком стар — а вдруг не дождётся? Но дело даже в ином. Вот этот рыцарь приехал за тобой с поклоном от Луи и с письмом от королевы Элеоноры, моей бабушки. А так как ты, не в пример своему другу, обучен грамоте лучше любого учёного монаха, то прочти послание — и сам всё поймёшь.

Эдгар взял поданный королём маленький свиток, развернул и быстро пробежал глазами. Его густые тёмные брови сдвинулись, губы плотно сжались:

— Я так и думал! Я тоже не верил, что короля Ричарда нет в живых.

И тотчас обернулся к барону, всё это время не отводившему от него взгляда:

— Кто вы, рыцарь? Откуда вы знаете моего молочного брата Луи?

— Он если и не спас мне жизнь, то помог её сохранить, — спокойно ответил барон. — А я, как мне сейчас рассказал Анри, оказывается, помог ему сохранить жизнь короля Ричарда. Это от меня Луи научился метать нож. Моё имя — Фридрих Тельрамунд.

Назвавшись, он ещё внимательнее посмотрел на Эдгара. И был приятно удивлён: взгляд молодого рыцаря выразил непритворный восторг:

— Боже мой! Самый знаменитый рыцарь Германии! Какая честь... Я — Эдгар Лионский.

Фридрих постарался скрыть вздох облегчения, но не сумел.

— Я тоже о вас слышал. И не только от Луи. Ну так как? Поедете со мной к старой королеве?

— К старой? — с недоумением переспросил Эдгар. — Ах да! Все, кто её видел, так о ней не говорят, мессир Фридрих. А я... Если его величество меня отпускает...

— Его величество не отпускает, а посылает тебя! — Анри Иерусалимский вернулся к столу и жестом пригласил рыцаря сесть рядом с ним и с его другом. — Я посылаю тебя к моей венценосной бабке и прошу передать ей, что умираю от зависти, потому как не могу поехать вместе с вами. Э-э-эх, всё, в чём я могу упрекнуть короля Ричарда, — так это моё родство с ним. Не будь этого родства, меня бы не сделали королём, и я мог бы, как прежде, делать то, что мне хочется, а не то, что обязан... Ну что ты уставился на кувшин, мессир Эдгар? Вот ещё один кубок — Скарлет, как знал, притащил его сюда. Наливай себе вина и выпьем за ваше предстоящее путешествие!

Глава 5

«Возьми и меня с собой!»

— Но отчего же всё-таки его изгнали? И как можно было изгнать рыцаря, который прославился столькими подвигами? Ведь даже у нас во Франции менестрели выучили баллады о нём! А германские миннезингеры[67], я слыхала, и теперь поют их повсюду. Рыцарь, который победил разбойника Берхольца и спас от него целый город! А ещё изгнал из святой обители нечестивого барона и заставил освободить из темницы монахов. Я слыхала ещё о множестве его подвигов, только не всё теперь помню. И вдруг император Фридрих, — который так ценил мужество и доблесть, — обрёк этого героя на изгнание?

Мария сидела на краю постели, обсасывая персиковую косточку и задумчиво следя за маленькой летучей мышью, которая прицепилась к резному верхнему карнизу окна и, висела вниз головой, время от времени раскрывая свои перепончатые крылья, будто собираясь лететь, но каждый раз вновь их складывая.

Окно было завешено полупрозрачной кисеёй, и сквозь неё проступало тёмное серебро пропитанного лунным светом неба. Сам диск полной луны прятался где-то над крышей и не был виден, но его сияние наполняло мир. И, как бывает ночами, в которых безраздельно властвует луна, всё кругом стихло, заколдованное этим нереальным, призрачным светом. Город замер и молчал. И всё, что виделось за тонкой, чуть колеблемой дыханием ветра тканью, выглядело неживым и ненастоящим. Белые плоские крыши и чёрные силуэты башен крепостной стены. Белая лента улицы, наполовину проглоченная чёрной тенью дома. Даже при самом ярком солнце не бывает такого невероятного контраста белизны и черноты, как в торжественном, магическом свете громадного лунного диска.

Эдгар привстал, откинув простыню, и потянулся, наслаждаясь чистотой постели и своего тела. Три дня, проведённые в седле, среди песков равнины и заросших пыльными рощами холмов, постоянно прилипшая к телу рубашка, сквозь которую ощущалось обжигающее давление кольчуги, терпкий запах конского пота и пота собственного, тяжесть шлема и боль в глазах, уставших от яркого солнца и от проникающего под полуопущенные ресницы песка. Тёплая, с тухлым привкусом вода в разогретой солнцем фляге, которую хотелось осушить двумя глотками, но приходилось с усилием вновь затыкать пробкой — где-то ещё колодец и не пересох ли в такую жару? Всё это было привычно, но утомляло по-прежнему.

И когда, наконец, удалось отлепить от тела одежду и с головой окунуться в большую дубовую бочку, которую Мария предусмотрительно велела воинам поставить в тень, прохладная вода принесла невероятное облегчение. Из неё вообще не хотелось вылезать.