Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала - Владимир Чиков

«Да, вы, по-видимому, нравы, — признался Тито. — Наша политика по отношению к Италии, проводимая до сих пор, не дала результатов».

Я спросил его, в чем заключается точка зрения Югославии по Триестскому вопросу и на какой основе Югославия согласилась бы прийти к соглашению с Италией. Тито ответил следующее: «Мы хотим прийти к прочному соглашению с Италией и готовы на уступки при одном условии, если зона «Б» в основном останется у нас и нам будут обеспечены права пользования Триестом наравне с Италией. Мы десятки раз предлагали Италии официально и неофициально различные комбинации на этой основе, но итальянское правительство каждый раз отклоняло наши предложения. В их руках есть сильный козырь — правительственная декларация 1948 года. Они надеются с ее помощью и путем шантажа убедить союзников поддержать их требования в ущерб Югославии, продолжая тем самым старую империалистическую политику фашистской Италии».

Когда речь зашла о Латинской Америке, я долго рассказывал ему разные небылицы о прошлом Латинской Америки, о латиноамериканской политике, обычаях и т. п.

Потом вопрос зашел об экономических отношениях между Коста-Рикой и Югославией, о возможности подписания нового торгового договора. Тито сказал, что даст указания, чтобы в этом отношении мне было оказано всяческое содействие. Спросив, нет ли у меня каких-либо просьб, он пожелал мне приятно провести время в Белграде, и мы простились.

Смолядка остался у президента, а я покинул Белый Дворец.

Вечером того же дня Смолядка сообщил, что я произвел хорошее впечатление на Тито и что он просил передать мне приглашение приехать к нему летом на остров Бриони и погостить там несколько дней.

О Триестском кризисе.

Считаю уместным доложить следующую информацию по этому вопросу.

На следующий день после визита к Тито меня навестил итальянский посланник в Белграде маркиз Вини Аркирафи. Цель его визита — выудить у меня что-нибудь о моем разговоре с Тито. Пришлось быть очень умеренным в своих высказываниях. Сказал ему, что Тито миролюбиво настроен по отношению к Италии, я, в свою очередь, спросил: на каких условиях Италия готова разрешить Триестский вопрос. Аркирафи — острая лиса — разразился потоком заверений о доброй воле Италии разрешить этот вопрос на основе плебисцита или на основе этнического деления. Когда я заметил, что Югославия не будет против этнического принципа, он пояснил, что если разделить Триест поперек, то большая часть города попадает в руки Югославии. Итальянская же точка более экатативна, она основана на делении вдоль, т. е. верхняя часть зоны, — крестьянский хинтерланд, — пришлась бы Югославии, а нижняя зона, все порты — итальянцам.

По возращении в Италию я рассказал о разговоре с Тито графу Цоппи — постоянному секретарю итальянского МИДа и графу Дель Бальсо — директору политуправления МИДа. Сообщил им, что Тито настроен очень воинственно против Италии и что он, опираясь на поддержку англичан, будет требовать зону «А».

Дель Бальсо возмутился и сказал, что Тито — обнаглевший тип и что виной всему примиренческая политика де Гаспери. «У нас фактически нет министерства иностранных дел, — сказал он. — Де Гаспери занят всем, чем попало, и совершенно не руководит этим министерством».

Следует заметить, что директор института международного сотрудничества профессор Силлани, тесно связанный с графом Цоппи, в самый разгар Триестского кризиса сообщил мне: «Италии невыгодно чрезмерно обострять отношения с Тито. Он нам полезен не меньше, чем союзникам. Если Тито вдруг свергнут или убьют, то, по всей вероятности, произойдет одно из двух: или в Югославии придут к власти коминформисты, или Югославия распадется на отдельные куски, которыми завладеют соседние, в том числе коминформские страны».

Оценка событий в Советском Союзе югославскими дипломатами.

Со слов советника Далибора Солдатича: «Маленков начал менять сталинскую политику, которая завела Советский Союз в тупик. Во что выльется политика Маленкова, пока что рано предсказывать. Несомненно одно: его положение, благодаря победе над Берией и союзу с армией Булганина, сильно укрепилось. Имя Сталина начали замалчивать и преуменьшать его заслуги».

Словом, все эти события показывают, что Тито в своей критике сталинской политики был на 100 процентов прав. Изменения в советской политике находят свое отражение и в настроениях руководства западных партий. Например, в Италии ди Витторио открыто заявил, что Сталин, заслуги которого несомненно велики, в последний период наделал ряд грубых ошибок, которые следует исправить, что и делает Маленков. Социалист Пьетро Ненни говорит, что Советский Союз должен пересмотреть всю свою внешнюю политику и взять твердый курс на сотрудничество с Западом.

Однако анализ посла Югославии в Италии Грегорича несколько отличается от мнения Солдатича. Грегорич считает, что Берия через органы разведки и контрразведки знал лучше, чем Маленков, действительное положение вещей в Советском Союзе и за границей, и если бы Берия победил, то не исключено, что он взял бы еще более смелый курс на ликвидацию сталинского наследства.

Макс.

14 мая 1953 г.»

* * *

Информация разведчика-нелегала о состоявшейся беседе с югославским президентом и предполагаемых вариантах разрешения Триестского кризиса была доложена всем членам Президиума ЦК КПСС. А вот вторичное для Центра напоминание Теодоро о том, что у него возникли некоторые опасения за свою дальнейшую судьбу, послужило поводом для серьезного обсуждения этого вопроса исполняющим обязанности начальника внешней разведки Александром Коротковым и руководителем Управления «С» Арсением Тишковым.

Коротков, ознакомившись с последними донесениями Макса, в том числе и с его предположениями о том, что он, возможно, попал в поле зрения вражеских контрразведок, а также с выводами Павлова по этому вопросу, высказал, как и генерал Рясной, мнение о том, что Луизу и Макса надо все же отзывать в Москву.

— Мы должны сделать все возможное, — подчеркнул он, — чтобы они могли в будущем вернуться к своим легендам и «железным» документам. Учитывая, что Лаврений Павлович после смерти Сталина настаивает на установлении с Тито дружеских отношений и что Макс свою главную оперативную задачу по Югославии, будем считать, выполнил, надо его и Луизу возвращать домой. А вот как организовать их отъезд из Италии, давайте будем думать вместе. Надо подключить к обсуждению этого вопроса и Павлова, и Гречищева, и Ширяева… И Тринева с Тепляшиным тоже. Мы должны решить главную задачу — не допустить расшифровки их сотрудничества с советской разведкой…

Несогласный с таким решением Тишков молчал до тех пор, пока его не спросил Коротков:

— Вы что… по-прежнему не разделяете мою точку зрения?

— Нет, не разделяю, Александр Михайлович, — отозвался Тишков. — За все годы сотрудничества с нами Макс ни разу не был на грани провала. В Италии он тоже не допустил ни одной ошибки или какой-либо оплошности. А то, что он в последние два месяца занервничал и высказывает опасения в связи с возможно начавшейся его проверкой, это еще ни о чем не говорит. Возможно подошла очередь его проверки — только и всего. Вы же прекрасно знаете, что спецслужбы всех стран, как и нашей, проверяют поочередно всех аккредитованных дипломатов. Макс же сам признает, что положение его пока не безнадежное, что никакой слежки за собой он не замечал. А если мы сорвем его сейчас с места, — это даст противнику основание считать, что Теодоро Кастро, возможно, был советским разведчиком, что он почувствовал неладное и потому исчез из страны. Вот тогда мы окончательно поставим крест на всей его последующей разведывательной деятельности в какой бы то ни было стране. А ставить на нем крест еще рано. Ему всего сорок лет, человек в расцвете сил, набрался мудрости и опыта. Да и Лаврентий Павлович Берия всегда высоко ценил его. Не думаю, что он даст его в обиду.