Дипломатия - Генри Киссинджер

Ответ Сталина Гитлеру являлся, прежде всего, сигналом того, что он считал входящим в советскую сферу интересов, и предупреждением, что он будет выступать против ее сужения, по крайней мере дипломатическим путем. В течение последующего десятилетия, используя тактику царей, Сталин продолжил создание этой сферы, где можно, при помощи соглашений, где необходимо, при помощи силы. Он добивался достижения целей, поставленных в меморандуме от 25 ноября, вначале согласованно с Гитлером, потом на стороне демократических стран против Гитлера и, наконец, посредством конфронтации с демократиями. А затем, ближе к концу жизни, Сталин, кажется, намеревался предпринять попытку договориться с демократическими странами в самом широком плане в целях сохранения того, что он непрестанно считал советской сферой влияния (см. двадцатую главу).

Для Гитлера жребий был уже брошен. Как только Молотов прибыл в Берлин, Гитлер отдал распоряжение относительно продолжения всеобщей подготовки к нападению на Советский Союз, отсрочив принятие окончательного решения до утверждения оперативного плана[468]. По мнению Гитлера, решение это состояло в одном: следует напасть на Советский Союз до или после разгрома Великобритании. А визит Молотова решил и этот вопрос. 14 ноября, в тот день, когда Молотов покинул Берлин, Гитлер распорядился, чтобы штабные планы на летний период приняли форму оперативного замысла нападения на Советский Союз летом 1941 года. Получив предложение Сталина от 25 ноября, он отдал распоряжение ответа не посылать. Да Сталин его никогда и не запрашивал. Немецкие военные приготовления к войне с Россией развернулись во всю мощь.

Идут значительные дебаты относительно того, осознавал ли Сталин влияние избранной им тактики на личность, подобную Гитлеру. По всей вероятности, он недооценивал чрезвычайную нетерпеливость своего противника. Поскольку Сталин, как представляется, предположил, что Гитлер, как и он сам, был холоден и расчетлив и не бросил бы по собственной воле свои силы на огромные пространства России прежде, чем завершит войну на западе. В этом предположении Сталин был не прав. Гитлер верил в то, что сила воли может преодолеть все препятствия. Его типичной реакцией на сопротивление был перевод его в план личного противостояния. Гитлер никогда не позволял благоприятным условиям полностью созреть, хотя бы только потому, что сам процесс выжидания подразумевал тот факт, что обстоятельства могут возобладать над его волей.

Сталин был не только терпеливее, но и, как коммунист, в большей степени уважал исторические силы. За почти 30 лет своего правления он ни разу не ставил все на один бросок фишки и полагал, ошибочно, что Гитлер тоже никогда не пойдет на это. Но Сталин безумно боялся того, что поспешное советское развертывание сил может спровоцировать германский превентивный удар. И он неверно понял поспешность Гитлера, с какой тот стремился зачислить его в число участников Трехстороннего пакта, приняв эту поспешность за доказательство того, что 1941 год нацисты собираются посвятить дальнейшим попыткам сломить Великобританию. Похоже, Сталин был уверен, что следующий за ним 1942 год и будет годом решения вопроса о войне с Германией. Сталинский биограф Дмитрий Волкогонов сказал мне, что Сталин держал в запасе вариант превентивного нападения на Германию в том году, что может объяснить, почему в 1941 году было начато передовое развертывание советских войск на дальних подступах. Ожидая, что Гитлер, прежде чем напасть, предъявит какие-либо значительные требования, Сталин, возможно, готов был в значительной части пойти ему навстречу, по крайней мере в 1941 году.

Все эти расчеты провалились, поскольку их основным предположением было то, что Гитлер также прибегает к рациональным расчетам; Гитлер, однако, считал для себя необязательным заниматься нормальными вычислениями степени риска. Ни один год правления Гитлера не проходил без того, чтобы он не предпринял каких-либо действий, которые, как предупреждало его окружение, были слишком опасны: перевооружение в 1934–1935 годах, новая оккупация Рейнской области в 1936 году, оккупация Австрии и Чехословакии в 1938 году, нападение на Польшу в 1939 году и кампания против Франции в 1940 году. Гитлер не собирался делать 1941 год исключением. С учетом особенностей его личности, он мог бы дать отступного, если бы Советский Союз примкнул к Трехстороннему пакту с минимумом оговорок и принял бы участие в военных действиях против Великобритании на Ближнем Востоке. И тогда, когда Великобритания была бы разбита, а Советский Союз изолирован, Гитлер обязательно обратился бы к исполнению заветной мечты о завоеваниях на востоке.

И никакие умные маневры Сталина никак не дали бы его стране возможности избежать участи, постигшей Польшу за год до этого. Польское правительство могло спастись от германского нападения в 1939 году, лишь согласившись отдать «польский коридор» и Данциг, а также присоединившись потом к нацистскому крестовому походу против Советского Союза, по окончании которого Польша все равно оказалась бы во власти Гитлера. А теперь, годом позже, выяснилось, что Советский Союз может получить отсрочку от германской агрессии, лишь приняв нацистские предложения (ценой полнейшей изоляции и посредством вступления в рискованную войну против Великобритании). В итоге, однако, ему все равно грозило бы нападение со стороны Германии.

Обладая стальными нервами, Сталин следовал политике двух дорожек, сотрудничая с Германией путем поставок военного снаряжения и одновременно геополитически противостоя ей, словно не существовало никакой опасности вообще. И хотя он не желал вступать в Трехсторонний пакт, но все же предоставил Японии то единственное преимущество, которое дало бы ей членство Советского Союза в Трехстороннем пакте, обеспечив тыл Японии для ее авантюр в Азии.

Хотя, конечно, Сталин не знал о том, что Гитлер инструктировал своих генералов, что нападение на СССР дало бы возможность Японии открыто бросить вызов Соединенным Штатам, он пришел к такому выводу самостоятельно и занялся устранением подобного побудительного мотива. 13 апреля 1941 года он заключил в Москве договор о ненападении с Японией, следуя в основном той же самой тактике в отношении нараставшей напряженности в Азии, какую применил в отношении польского кризиса полутора годами ранее. В каждом случае он устранял для агрессора риск борьбы на два фронта и отводил войну от советской территории, поддерживая, как он считал, повсюду капиталистическую гражданскую войну. Пакт Гитлера — Сталина дал ему двухлетнюю передышку, а договор о ненападении с Японией позволил через полгода перебросить армейские части с Дальнего Востока для участия в битве под Москвой, которая решила исход войны в его пользу.

После заключения договора о ненападении Сталин сделал беспрецедентный жест и проводил японского министра иностранных дел Иосуке Мацуоку на железнодорожный вокзал. Это было признаком особой важности для Сталина договора с Японией, а также стало поводом — в присутствии всего дипломатического корпуса — призвать Германию к переговорам и одновременно выставить напоказ свой возросший вес в качестве партнера по переговорам. «Европейские проблемы решатся естественным путем, если Япония и СССР будут сотрудничать», — заявил Сталин министру иностранных дел достаточно громко, чтобы все могли это слышать[469]. Возможно, он имел в виду, что теперь, когда обеспечена безопасность его восточной границы, его переговорные позиции в Европе улучшились. Но, вероятно, это говорилось также и для того, чтобы подчеркнуть, что Германии теперь незачем воевать с Советским Союзом для обеспечения тылов Японии для войны с Соединенными Штатами.