За тихой и темной рекой - Станислав Рем

Прикрывая за собой дверь, Мичурина увидела в конце коридора одинокую мужскую фигуру. На миг показалось, будто она уже где-то видела этого человека, но девущка тут же откинула все посторонние мысли — мало ли кого она могла видеть — и постучала в двери соседнего, двести двадцать шестого нумера.

Фуццо Хаттори догадался, что произошло в нумере Белого. Японец и не думал спешить на помощь «хозяину». Тому имелись основательные причины.

Первая заключалась в том, что с Мичуриным в последнее время стало сложно сотрудничать. Купец был непредсказуем. Достаточно вспомнить ночной разговор. Хаттори усмехнулся: был — хорошее слово…

Вторая причина заключалась в Белом. Советник с первого дня своего приезда привлёк внимание японца. То, что он не из полиции, Хаттори понял сразу. По манере поведения, по повадкам. А вот чьё ведомство тот представляет, цирюльника сильно тревожило. Если то, о котором он думал, то Белый мог стать его золотой… как это у русских?., золотой рыбкой! Но сомнения не давали покоя. А потому, когда Мичурин переступил порог двести двадцать шестого номера, Хаттори знал: если Мичурин позовёт его, он сделает всё, чтобы перевербовать советника. Если же не позовёт, Белый в любом случае становился его человеком. Либо «хозяин» Белого покупает, либо Белый убивает купца, чем Хаттори и станет его впоследствии шантажировать. Мог быть, конечно, и третий вариант: Мичурин не зовёт Хаттори, сам убивает Белого. Но в сии события японец не верил: если чиновник из контрразведки, толстому и безграмотному в боевых науках купцу тягаться с ним будет не с руки.

Кирилла Игнатьевич дал отбой. Чем подписал себе смертный приговор. Правда, то, что было далее, никак не вписывалось в логику Хаттори. Откуда взялась Полина? Что она делала в соседнем номере? А, может, сговор? «Да, — промурлыкал себе под нос цирюльник, — прелюбопытнейшая комбинация…» Но над этим он подумает позднее, завтра. Как у них, у русских, говорят: утро вечера мудрее?

Пришлось уходить из «Мичуринской» посредством окна, крыши и водостоков.

Олег Владимирович с изумлением смотрел на девушку:

— Вы понимаете, что произошло? — язык молодого человека с трудом выталкивал слова.

— Да, — утвердительно кивнула Полина Кирилловна. Перед Белым сидела не первая красавица города, а беззащитное обессиленное существо с дрожащими маленькими плечиками, сутулой спиной, с прижатыми к перекошенным губам руками. И со страхом в глазах — жутким, пугающим, завораживающим. — Папа покончил с собой!

— Что? Что вы сказали? — не поверил себе Белый.

— Папа не выдержал унижения и повесился, — теперь голос прозвучал более твёрдо.

— И вы думаете, кто-то поверит в эту версию?

— Да, — махнула головкой девушка. — Если вы будете это говорить один, не поверят. А если вместе со мной, обязательно поверят. Когда узнают, что я с вами была в номере.

— Вы что… — Белый с трудом подыскивал слова. — Вы хотите…

— Я не хочу, чтобы с вами произошло что-то ужасное, — Мичурина с трудом хлебнула из стакана воды. — Я всё слышала! Всё! И вчера, и сегодня!.. Господи, как он мог? Почему? Зачем? И Станислав Валерианович погиб из-за него? Так ведь?

— В целом, да, — вынужден был признать Олег Владимирович.

— А все эти женщины, эти старики, что попали под обстрел? Китайцы? Во имя чего они погибли? Что он хотел отвезти? Что ему привезли? О чём речь?

— О деньгах. Об очень больших деньгах. Простите, я не могу вам всего сказать. Не имею права, следствие ещё не закончено.

— Господи, как всё ужасно, — Полина Кирилловна всхлипнула и, уже не сдерживая себя, разрыдалась.

Белый поднял её со стула, перенёс на кровать, и сам прилёг рядом, поглаживая девушку по голове.

— Полежите, успокойтесь и поезжайте. Вам не нужно здесь оставаться.

— Нет, — твёрдо ответила Полина Кирилловна и присела, поджав под себя ноги. — Если я уеду, они докажут, что вы убили папу. Моё присутствие не позволит им это сделать. Всё-таки, я его дочь, — горько улыбнулась она.

— Но что могут подумать полицейские?

— Разве это сравнится с тем, что произошло. Пусть думают! — зло выкрикнула девушка.

Белый обнял её за плечи:

— Вам бы поспать…

— Нет, — Полина Кирилловна вся съежилась в комочек. — Не смогу. Как представлю, что папа там, висит… Не могу.

— Так вызовем слуг? Скажем, нашли…

— Нет. Они сами должны его обнаружить. Ведь я этот номер для него заказала. Обманула. Сказала, мол, папа хочет в нём с кем-то встретиться. Такое уже бывало. Никто никаких вопросов и не задавал. Предоставили, и всё…

— Он встречался с женщинами?

— Не знаю. Я никогда не спрашивала. Просто помогала. А даже если и так, какое это уже имеет значение? Папа, сколько его помню, был одинок. Обнимите меня покрепче, — просто попросила девушка. — Морозит. Похолодало, что ли.

— Нет. Это нервы. — Белый накинул на плечи Полины Кирилловны китель и снова обнял её.

Так они просидели до утра.

Анисим Ильич наклонился над телом:

— Чем его? — с трудом смог вымолвить сыщик.

— Ножом. Похоже, тем, что в руке штабс-капитана, — ответил Самойлов, вытирая руки.

Селезнёв лежал, раскинув руки, словно решил отдохнуть. Глаза безмятежно смотрели в неведомую даль. Казалось, он вот-вот моргнет. Следователь отвернулся и смахнул слезы.

— Только убил не Индуров, — продолжал надзиратель.

— То есть как? — Кнутов тщательно вытер глаза платком.

— А вот так. Индуров как держал нож? — Самойлов принялся показывать. — Будто собирается наносить удар сверху. А зачем так нож держать, ежели ты уже убил? По всему — ножичек он должон был держать так, как если бы вынимал его из тела, обыкновенно, как, предположим, мы режем хлеб. Это раз… Второе. Предположим, господин штабс-капитан упали и височком аккуратненько об верстачок. Но чего это они упали?

— Споткнулся, да упал.

— Смотрите, — Самойлов подвел следователя к трупу Индурова. — Носочки-то у сапог чистые. Лакированные! Без единой пылинки. И обо что это они так споткнулись, что на сапожках следа не осталось? — Василий Григорьевич прищурился.

— Что ж получается? Ударился об верстак, а после взял и натёр сапоги до блеска, чтобы в красе хоронили? — Кнутов сплюнул в сторону. — Кто-то третий был!

— Совершенно верно, — Самойлов удовлетворённо потёр руки.

— А ты голова, Григорьевич, — Кнутов увидел приближающегося околоточного. — Нашли что-нибудь ещё?

— Вроде, да, — начал скороговоркой запыхавшийся полицейский. — Там три хода. И куда они ведут, сколько по ним ползать, одному богу ведомо. И ещё. В одном из ходов вот что…

Околоточный полез в карман штанины и извлёк… Анисим Ильич чуть не потерял дар речи. Полицейский держал в руке гранату.