Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Пайпс

Что касается региональных отделений, то у них возникали постоянные трения с органами центрального управления в Москве86.

В целом, по свидетельствам современников, ВСНХ предстает как чудовищная и беспорядочная бюрократическая организация, которая, вместо того чтобы руководить экономикой, скорее мешала хозяйствовать, и чьей основной функцией было обеспечение занятием тысяч работников умственного труда. В начале 1920 года в региональных отделениях ВСНХ и экономических отделах местных Советов работало около 25 тыс. человек87, главным образом интеллигенция. Ярким примером искусственного раздувания аппарата был Бензиновый трест (Главанил), в штате которого числилось 50 человек, управлявших единственным подведомственным предприятием, где трудилось 150 рабочих[194]. Красочное описание типов, находивших себе работу в ВСНХ оставил один из служивших там чиновников. Процитируем его подробно, ибо картина эта весьма характерна и для других органов коммунистического правительства:

Так воплотилась заветная идея Ленина о «превращении всего государственного механизма в единую крупную машину», работающую по «одному плану».

Несколько более успешной была борьба большевиков с анархией на производстве, возникшей в результате распространения рабочего контроля. Синдикалистская политика, которой большевики придерживались в течение короткого времени до и после октября 1917 года, имела целью переманить на их сторону рабочих, шедших за меньшевиками, и помогла большевикам завоевать большинство в фабричных комитетах. После подписания Брестского договора было решено вернуться в управлении промышленными предприятиями к традиционным методам единоначалия, привлекая для этого «буржуазных специалистов». Троцкий говорил об этом в марте, а Ленин — в мае 1918 года89. Действительно, многие из прежних владельцев и управляющих заводами и фабриками не покинули свои предприятия, а декрет от 28 июня 1918 года запретил им это делать. В ВСНХ таких людей работало тоже немало. Как отмечал осенью 1919 года один посетивший Москву сибиряк, «во главе многих центров и главков стоят бывшие предприниматели, ответственные сотрудники и руководители предприятий, и неподготовленный посетитель, лично знавший прежний торгово-промышленный мир, был бы поражен, увидев в Главкоже бывших владельцев кожевенных заводов, в центротекстильном учреждении — крупных мануфактуристов и т. д.»90

Но настойчивые призывы Ленина и Троцкого использовать опыт «буржуазных специалистов» натолкнулись на сопротивление левых коммунистов, профсоюзных деятелей и фабричных комитетов. Их обижало, что прежняя «капиталистическая» элита получала, благодаря своим знаниям и опыту, власть и привилегии в системе советского производства. Поэтому они всячески унижали и запугивали «спецов»91.

Вплоть до окончания гражданской войны правительство сталкивалось с огромными трудностями, пытаясь ввести принцип единоначалия на производстве. В 1919 году управление строилось по этому принципу лишь на 10,8 % предприятий. Но в 1920–1921 годы в этом направлении были предприняты решительные действия, и к концу 1921 года уже 90,7 % предприятий работало в условиях единоначального руководства92. Однако и после этого раздавались голоса в защиту «коллегиального» управления. Главный довод его сторонников состоял в том, что единоначалие отчуждает рабочих от власти и позволяет «капиталистам», под маркой служения государству, удерживать контроль над экспроприированными заводами и фабриками93. Вскоре этот аргумент был взят на вооружение Рабочей оппозицией и зазвучал в масштабах всей страны.

* * *

В области промышленного производства главная экономическая задача правительства в период военного коммунизма заключалась, несомненно, в том, чтобы поднять производительность труда. Однако, как показывают статистические данные, результат проводившейся коммунистами политики оказывался совершенно обратным. Производительность не просто уменьшилась, — она стремительно упала до такой отметки, что, если бы этот процесс шел дальше теми же темпами, к середине 1920-х годов в советской России не осталось бы вообще никакой промышленности. Эта тенденция прослеживается по различным показателям.