Флот вторжения - Гарри Тертлдав

— Драка? Какая драка? — спросил он.

Судя по тону, это интересовало его больше, чем любовные качества Сильвии.

Неожиданно вся бессмыслица возникшей ситуации сделалась для Гольдфарба невыносимой. Он протиснулся сквозь густую толпу посетителей «Белой Лошади», толкнул дверь и вышел, остановившись на тротуаре и думая, куда идти дальше. Первый же глоток морозного воздуха, оказавшийся в легких, и ночь, обступившая со всех сторон, твердили, что его уход был ошибкой. Но Гольдфарб не мог заставить себя вернуться в бар.

Ночь была ясная. На темном небе ярко горели звезды, их было больше, чем ему доводилось видеть раньше, когда еще не существовало затемнения. Млечный Путь сиял, как искрящиеся крупинки сахара, просыпавшиеся на черные плитки пола. До появления ящеров звезды казались дружественными, в худшем случае далекими. Теперь от них исходила опасность, как от вражеской страны.

С юга часть звездного неба закрывала серая громада Дуврского замка. Давным-давно саксонцы поставили здесь крепость. В 1216 году Людовику VIII не удалось взять эту твердыню, — и с ее помощью, вероятно, было остановлено вторжение французов в Англию. При Генрихе VIII крепость расширили, а позже возвели дополнительные укрепления, когда опасались еще одного французского захватчика — Наполеона. Наконец, в прошлом веке соорудили башенку, где поставили шестнадцатидюймовую пушку, чтобы охранять порт от нападения с моря. Но строители башенки не представляли себе, что может существовать нападение с воздуха. Мачты радарной станции, на которой дежурил Гольдфарб, делали для защиты Дувра и всей Англии от притязаний Гитлера больше, чем все каменные и кирпичные стены вместе взятые. Но против ящеров даже волшебство радара оказалось если не бесполезным, то явно неэффективным.

Со стороны улицы Святого Якова в направлении Гольдфарба двигалась маленькая красная точка. Свет ее был слабее, чем мерцание светляка. У Гольдфарба дрогнула рука: он очень давно не видел сигарет. Если даже импорт продовольствия сократился — вначале из-за немецких подводных лодок, потом из-за налетов ящеров, — то табак и вовсе пропал.

Во время экономической депрессии люди подбирали окурки на улицах. Гольдфарб никогда не опускался до подобного. Однако презрение, которое он испытывал, когда впервые увидел такую сцену, позже сменилось жалостью, а затем и пониманием. Но тогда охота за окурками была вызвана нехваткой денег, а не сигарет.

Гольдфарб окликнул владельца соблазнительно вспыхивавшего огонька:

— Эй, дружище, не продашь ли мне сигаретку?

Курильщик остановился. Огонек на мгновение вспыхнул ярче, затем сдвинулся, поскольку незнакомец переместил сигарету в угол рта.

— Извини, приятель, у меня осталось всего три, и их я не продам. Сейчас не на что тратить деньги. Но если хочешь, можешь разок затянуться.

Гольдфарб колебался, почему-то это задевало его сильнее, чем нагибаться за окурками. Но в голосе незнакомца не чувствовалось презрения. Хотя он и не намерен продавать часть своих сокровищ, но готов немного поделиться ими.

— Спасибо, — сказал Гольдфарб и быстро подошел. Дэвид постарался как можно дольше удержать в легких дым и выпустил его с большим сожалением. Владелец сигареты снова затянулся. В слабом темно-красном свете било видно удовольствие, отражавшееся на его лице.

— Проклятая война, — выпуская дым, произнес он.

— Это уж точно, — ответил Гольдфарб. Он закашлялся. Как бы ему ни хотелось курить, его тело отвыкло от этой привычки. — Интересно, что у нас исчезнет следующим? Наверное, чай.

— Жутко подумать, но скорее всего ты прав. Скажи, разве можно вырастить чайные кусты где-нибудь на полях Кента?

— Нет, — мрачно ответил Гольдфарб. Что-то он будет делать, когда исчезнет его утренняя чашка чая? Обойдется без нее, вот и все.

— А что у нас пили, пока не появился чай?

— Думаю, что пиво.

Курильщик аккуратно загасил сигарету.

— Именно это я и намерен сейчас сделать. Не хочу туда входить с зажженной сигаретой, Я слышал, что людям проламывали голову из-за трубки табака, и не стремлюсь, чтобы это случилось со мной.

— Разумно, — кивая, согласился Гольдфарб. — Хотя там и так полно дыма, никто тебя не унюхает.

— Ты прочитал мои мысли. — Теперь голос курильщика доносился из темноты. Он продолжал: — А заодно я хотел бы попробовать подгрести к той рыжеволосой официантке. Кстати, как ее зовут?

— Сильвия, — бесцветным голосом сказал Гольдфарб.

— Правильно, Сильвия. Ты ее видел? — Не дожидаясь ответа, курильщик добавил: — Я бы не прочь потратить на нее одну сигарету, честное слово.

Он нашел входную дверь «Белой Лошади» и скрылся за нею.

Гольдфарб еще немного постоял на морозе, затем двинулся в неблизкий путь до своей казармы. Вряд ли Сильвию можно купить за сигарету, но какое значение это имеет сейчас? Сейчас Сильвия не принадлежит ему, в действительности, она никогда не принадлежала ему. Удовлетворение своей сексуальной жажды — прекрасное занятие, даже более чем прекрасное, когда погружаешься в него. Но нужно не терять при этом головы. Если это все, чем ты занимаешься с женщиной, то прекращение такого занятия не должно становиться концом света.

Вдали послышался похожий на негромкие вскрикивания шум двигателей самолета ящеров. Охватившая Гольдфарба дрожь не имела никакого отношения к холоду. Кто-то там сейчас в небе, возле громоздкого радара? И вернется ли этот парень обратно?

Зенитные орудия открыли свой явно бесполезный огонь. Гольдфарб снова задрожал. Потеря Сильвии — еще не конец света. Но там, вдалеке, он слышал звук настоящего конца света.

Вдалеке заговорили зенитки. Генрих Егер с завистью прислушался. Будь подобные орудия у вермахта, показалось бы тогда красноармейским самолетам небо с овчинку. Однако зенитная канонада доказывала, что русские не сдаются. Егер убедился в этом на собственном опыте за те одиннадцать месяцев, что предшествовали вторжению ящеров, отодвинувшему войну между национал-социализмом и коммунизмом на задний план. Теперь советское упрямство постигали ящеры. Егер надеялся, что они получат от обучения не меньше удовольствия, чем он сам.

Возможно, русские не соврали, сказав ему, что эта лошадь когда-то служила в кавалерии. При звуках артиллерийской стрельбы она всего-навсего шевелила ушами. Конечно, оставалось лишь гадать, как поведет себя лошадка, если ему придется стрелять, сидя на ней верхом. Даст Бог, не доведется проверить это на практике.

— Эти сукины дети должны были дать мне самолет, — произнес Егер вслух.

Он говорил больше для того, чтобы услышать звук собственного голоса среди заснеженного пространства, чем по какой-либо другой причине. Лошадь фыркнула. Она не понимала по-немецки, но для управления ею Егера снабдили списком русских выражений. Похоже, животное радовалось, что везет человека. Если действительно существует некая волчья страна, то сейчас Егер ехал по ее просторам.