Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд

Осенний созыв парламента в 1601 году — последний в правление Елизаветы — запомнился царившими на нем разногласиями и волнениями. Традиционные возгласы «Боже, храни ваше величество» звучали приглушенно. Проходя мимо группы раздосадованных парламентариев, королева сделала жест рукой, чтобы те посторонились.

— Уступите место, господа, — призвал церемониймейстер парламента.

— Вот повесите нас — места будет предостаточно, — ответил один из собравшихся.

Елизавета взглянула на него, но промолчала.

Вопрос налогообложения стал причиной беспорядков и горячих споров. Цена ирландской кампании Маунтджоя против Тирона была высокой, а на помощь мятежникам отправилось испанское войско. Финансовое бремя, лежавшее на плечах англичан, считали непомерно тяжким, и беднякам приходилось продавать свои «плошки да ложки», чтобы хоть как-то компенсировать выделенную субсидию. Когда один парламентарий заметил, что королева имеет «такое же право на наши земли и товары, как на доход собственной короны», члены палаты общин «кашляли, смеялись и разговаривали». В воздухе витало раздражение. Спикеров бесцеремонно перебивали «кашлем или выкриками», а голосование сопровождалось подзуживанием и громкими перепалками. В конечном итоге, несмотря на все, Елизавета получила требуемую субсидию.

Другим спорным вопросом были монополии. Они представляли собой патенты, которые предоставлялись отдельным лицам с правом распространения определенных товаров для своей выгоды. Для Елизаветы это означало возможность раздавать привилегии своим фаворитам без риска понести личные расходы. «Невозможно описать словами, — заявил один парламентарий, — или осмыслить разумом великие лишения, что терпит город и страна, которым я служу, от некоторых монополий». Другой член парламента принялся перечислять товары, на которые распространялись монополии, от смородины до уксуса, от свинца до сардин, от сукна до поташа:

— А хлеба там нет?

— Хлеба?

— Хлеба?

— Это странно.

— Нет, если не принять меры, то и хлеб появится в списке раньше, чем соберется очередной парламент.

Королева, услышав эти жалобы, вызвала к себе спикера. Она сообщила ему, что пересмотрит регламент по монополиям; одни исключат, другие временно приостановят. В действие введут лишь те, «что пройдут проверку законом на благо всего народа». Королеве, предвидевшей кризис, удалось разрешить его.

Парламент отправил к Елизавете делегацию со словами признательности, а в конце ноября она обратилась с речью к благодарной палате общин в зале заседаний Уайтхолла. Королева торжественно заявила: «Я никогда не была ни алчным, скаредным стяжателем, ни строгим правителем-аскетом, ни расточителем; я никогда не стремилась к земным благам, но лишь к благу моих подданных». Затем она добавила: «Я обещаю вам, пока я живу и царствую, я буду править во имя вашего блага». Эта не последняя публичная речь королевы, но одна из самых памятных.

На этом парламентском созыве вопрос престолонаследия упоминался лишь мимоходом, если упоминался вообще. Вероятнее всего, королева свыклась с мыслью о том, что Яков, сын шотландской королевы Марии, взойдет на трон после ее смерти. Елизавета, возможно, не знала, что Роберт Сесил, ее самый выдающийся советник, вел с ним тайные переговоры; впрочем, она, должно быть, подозревала, что он стал наиболее вероятным претендентом на престол. Однако королева хранила молчание. Хоть ее зачастую и укоряли в нерешительности и уклончивости, бывали ситуации, когда ей просто хотелось скрыть свои намерения.

В апреле 1602 года, в возрасте шестидесяти восьми лет, королева приняла участие в быстром и энергичном танце гальярда. В начале следующего месяца она поехала верхом в Луишем на «майские гулянья». Французскому послу она заявила: «В ближайшее время умирать я не собираюсь, и я вовсе не так стара, как думают». Она по-прежнему совершала конные прогулки при любой возможности. Когда один из ее родственников, второй лорд Хандсон, предположил, что ей не стоит больше ездить верхом между Хэмптон-Кортом и Несравненным дворцом, Елизавета прогнала его и двое суток с ним не разговаривала.

Несмотря на это, возраст постепенно брал свое. Ее зрение слабело, а память ухудшалась. Она запоминала лица, но порой забывала имена. После конных прогулок ее ноги зачастую «окостеневали». Иногда Елизавете требовалась помощь, чтобы взобраться на лошадь или подняться по ступенькам. Она рассказала одной из фрейлин, леди Скруп, что однажды ночью видела «свое тело, невероятно худое и пугающее в свете огня». «Я связана железной цепью, что обвила шею мою, — сказала она графу Ноттингему. — Я связана, связана, и жизнь моя уже не та».

Когда ранней весной 1603 года другой родственник королевы, сэр Роберт Кэри, пришел с визитом, то обнаружил ее в состоянии тихого смирения. «Нет, Робин, — сказала она ему, — со мной не все хорошо». Она принялась описывать свое недомогание, сопровождая рассказ частыми вздохами. 19 марта французский посол сообщил своему господину, то за последние четырнадцать дней она едва прикасалась к еде и мучилась бессонницей. Другой современник вспоминал, что королеву «охватило чувство уныния, она вздыхает и жалостливо плачет». Один из слуг поинтересовался, есть ли у ее печали какая-либо тайная причина. Королева ответила: «На свете нет ничего, что стоило бы моих огорчений».

Четыре дня подряд она сидела на подушках в своих личных покоях, уставив взгляд в пол и не произнося почти ни слова. Она выглядела исчахшей и неопрятной. «Я молюсь», — сказала она. Роберт Сесил постарался уговорить ее:

— Сударыня, сударыня, ради ваших подданных, вы должны лечь в постель.

— Глупый, глупый человек, правителям никогда не говорят должен.

На третий день королева положила палец в рот и редко его вынимала. В конце концов она настолько ослабла, что безропотно позволила врачам перенести ее в постель. Когда в горле у нее вскрылся нарыв, она, почувствовав временное облегчение, поела немного бульона. Однако затем ей вновь стало хуже; она неподвижно лежала и, казалось, не видела и не замечала ничего вокруг. Понимая, что дни королевы сочтены, советники спросили ее, признает ли она Якова VI Шотландского своим преемником. Елизавета, не в состоянии вымолвить слово, жестом показала на свою голову — что советники истолковали как знак согласия.

В шесть часов вечера 23 марта архиепископа Кентерберийского призвали к смертному ложу королевы. Полчаса он читал молитвы возле нее, а затем встал, чтобы уйти; однако Елизавета жестом попросила его остаться. Архиепископ читал молитвы еще в течение часа, и, при упоминании вечных радостей, королева схватила его за руку. Вскоре она потеряла сознание и умерла в предрассветные часы следующего утра. Ее коронационное кольцо, намертво приросшее к пальцу, пришлось спилить.

Услышав рыдания королевских фрейлин, сэр Роберт Кэри тотчас вскочил на коня и помчался к Большой Северной дороге. Он направлялся в Эдинбург, чтобы сообщить важную новость Якову VI: теперь он король Англии. Томас Деккер в памфлете «Удивительный год» писал: «В четверг считалось изменой кричать „Боже, храни короля Якова Английского!“, а в пятницу — государственной изменой этого не кричать. Утром не было слышно ни голоса, лишь шепот и причитания, днем же все наполнилось возгласами ликования и торжества». Долгая эпоха правления династии Тюдоров подошла к концу.