Три килограмма конфет - Нельма

Взгляд упал на часы, которые как ни в чём не бывало показывали ему, что с их расставания прошло девять с половиной часов. И всё же врут, суки. Прошла чёртова вечность, наполненная унынием, тревогой и странным щекочуще-давящим чувством в груди, сначала по ошибке воспринятым им как тошнота. Подобрать правильное и ёмкое определение этому диковинному зверьку под своими рёбрами никак не получалось, но он неистово кололся, стоило лишь вспомнить прижимающийся к нему тёплый и вечно смущённый комочек, что-то тихо бормочущий про то, какой Максим Иванов придурок.

Придурок, тот ещё придурок. Который загнётся быстрее, чем дотерпит до следующей встречи.

Его уже начинало ломать от нетерпения и желания получить новую дозу. Из рук всё валилось, и пальцы стали какими-то неприятно огромными, неуклюжими, дрожащими оттого, что слишком долго не прикасались к нежной и гладкой коже, не перебирали неторопливо прядки длинных и приятно струящихся под подушечками волос, не оставляли лёгкие, игривые щипки под рёбрами, слегка выпирающими, — это казалось ему особенно трогательным. И губы будто чесались, неприятно пересыхали, немели, в открытую напоминая ему о том, что им был обещан безлимитный допуск к другим, мягким, тёплым и податливо-отзывчивым.

Хотелось привычно схватить её маленькое тельце, прижать к себе и трогать, целовать, нюхать. Она вся такая румяная, ароматная, вкусная, как сахарная булочка.

А Максим, как назло, без сладкого и дня не мог прожить.

Ему очень нравилась её аппетитная фигура с красивыми, плавными изгибами, наличие которых он успел чисто рефлекторно оценить ещё на том самом совместном уроке физкультуры. Тогда пришлось себя одёрнуть и вообще отвернуться, чтобы не поддаться любопытству и не начать откровенно пялиться в вырез футболки (чертовски неинформативный, скромный, отвратительный вырез, как он всё равно успел мельком заметить), лишь бы не попасться перед ней. А уж эта выскочка точно не упустила бы очередного повода беспардонно проехаться по нему своими раздражающе-саркастичными замечаниями, неожиданно задевающими за живое.

Наверное, потому что впервые такой яростный отпор ему давала какая-то пигалица с высокомерно задранным вверх носом.

Как же сильно ему хотелось больно щёлкнуть по этому носу! Первый раз — когда она начала что-то вякать в ответ на поле, на которое он частенько приходил согнать раздражение. Вот и тогда — согнал, только не на мяче. Злость на то, что ей захотелось огрызаться вместо того, чтобы извиниться и уйти, ну или похлопать наивно глазками, как сделало бы большинство, постепенно уступила стыду. Обычно он и правда намного лучше держал себя в руках и на первых встречных не срывался.

Мысль что-то предпринять (подколоть или извиниться — сам точно не знал) пропала на следующий же день, сменившись проблемами более насущными. И про какую-то там дерзкую девчонку он и думать забыл, пока не зашёл тогда в кабинет и не увидел её сидящей за одним из столов.

Вижу цель — не вижу препятствий!

Если Максиму что-то вдруг ударяло в голову, то действовал он немедленно, не задумываясь о последствиях и не всегда понимая, зачем ему вообще это нужно. Так он записался на олимпиаду по физике в девятом классе, попал в команду по футболу, бросил курить и завёл свои первые, они же единственные, они же последние, они же как-я-влип-в-это-дерьмо отношения. И завёл бессмысленную войну с горделивой зазнайкой тоже вот так импульсивно, потому что «просто захотелось».

Да и последнее слово в этой перепалке должно было остаться за ним. Просто потому что он — Максим Иванов, гений, плейбой… Нет, вовсе не так. Потому что он — Максим Иванов и на него слишком давила необходимость постоянно бороться с образом никчёмного младшенького среди одарённых и талантливых братьев или баловня-сына богатого папочки, чтобы вот так взять и уступить такой… как она.

Маленькой, вредной козявке, на каждое его слово пытавшейся выдать своих два. И пусть получалось у неё не всегда, но само рвение уже очень бесило.

И этот вздёрнутый вверх нос! Казалось, что он нарочно попадался именно под его взгляд в коридорах гимназии, неожиданно ставшей очень тесной. А ему всё так же хотелось по нему щёлкнуть, но, по прошествии какого-то месяца, уже легонько и больше в шутку. Потому что нельзя изображать из себя такую гадкую занозу, а на самом деле быть милой, пугливой и забавной. А ещё непозволительно постоянно делать серьёзное лицо, имея настолько очаровательную и завораживающе-красивую улыбку.

И вот, одним ничем не примечательным будним днём, в блёклом и унылом школьном коридоре, она упирала руки в бока и задыхалась от возмущения после очередной его наспех придуманной шутки, а Максим вдруг поймал себя на мысли, что очень хочет этот кончик носа чмокнуть.

И, впрочем, не только его.

Финал. Занавес. Тушите свет.

Не так он себе представлял развитие их отношений. Он его, блять, вообще себе никак не представлял! Но это нечто, завязанное на упрямстве, раздражении и попытках произвести друг на друга (неправильное) впечатление, само выросло, мутировало и начало терзать его день ото дня.

Ночь от ночи, если быть более точным. И вовсе не в том смысле, в котором обычно проявляется влечение у парней его возраста, да и проявлялось не раз у него самого. Просто долго не получалось заснуть. Веки не желали смыкаться, пока мозг не насыщался подробным перечислением всего увиденного и услышанного от неё в этот день. И это делало его ещё более невыносимым, раздражительным и злобным, хотя всегда казалось: ну куда уж больше?

К счастью, сорваться на ней почти никогда не получалось, хотя иногда хотелось до трясучки. Ну не должна была она, вредная до безобразия Полина Романова, занимать столько места в его жизни! Давно бы надо было как следует, грубо и жёстко, поставить её на место, а не позволять и дальше обманываться иллюзорной возможностью всерьёз ему противостоять.

Вот только он чувствовал себя до того паршиво от одной лишь мысли, что снова и снова умудрялся довести её до слёз, что сам себя потом ненавидел. И ведь никогда не делал этого специально, просто у неё оказалась сверхспособность попадаться ему под горячую руку в самые тяжёлые моменты: после новостей о свадьбе матери, очередной сильной ссоры с братом, выговора от вечно недовольного им отца. Стоило очередной жизненной неурядице свалиться ему на голову, как перед глазами тут же некстати появлялась она.

Тогда Максим думал, что некстати. А теперь-то он понимал, что судьба сама настойчиво подкидывала ему пряник вслед за кнутом, а он с упрямством барана от щедрого подарка отмахивался.

И даже осознав, что ему не показалось, это не пройдёт и пора бы перестать вести себя как придурок, он не стал ничего делать.

Во-первых, он обещал себе посвятить этот год подготовке к экзаменам и поступлению в ВУЗ, а не тратить больше времени на очередную головомойку, которую непременно несли в себе отношения.

Во-вторых (на самом деле во-первых), при детальном рассмотрении, которым он занимался с усиленным рвением, Полина выглядела слишком хорошей. Правильной, милой, наивной. Даже немного занудной. Совсем не тот типаж девушек, что мог бы ему подойти.