Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден

— Так вы, значит, предпочитаете любителей?

— Да, нам больше по душе те, кто после трех стаканов вина немедленно падает под стол.

— Отчего же?

— Оттого что они там и остаются. Самое умное, что может сделать пьяный, — это улечься под пиршественным столом или на городской мостовой. Там его место, и там его никто не обидит, потому что никто не вправе возвысить голос против человека, знающего свое место. Но зачем пьяные являются в наши гостиные? Зачем смущают покой наших празднеств? В свете дозволено сулить опасность, но грозить неприятностями — ни за что.

После игры и вина естественно заговорить о красотках. Мы бы охотно так и поступили, но увы: каждый скажет вам, что в свете в этом году красивые женщины — редкость, зато — утешение не из последних! — некрасивые в изобилии. Вид театральных залов ужасен: всю зиму Итальянский театр, прежде по праву слывший местом сбора всех модных красавиц, заполняли чудища всех национальностей. После спектакля, при разъезде еще можно было заметить там и сям хорошенькие личики в обрамлении черных бархатных капюшонов или на фоне белых кашемировых бурнусов, но в зале эти редкие островки красоты терялись среди уродливого большинства. Вообразите себе целые ряды старух в тюрбанах, и каких тюрбанах! Театральная зала походила не на собрание дилетантов[588], наслаждающихся пленительной гармонией, а на трибунал старых кади, отправляющих правосудие: зрелище внушительное, но ничуть не прекрасное. Вдобавок в зале Итальянского театра теперь не увидишь ни единого юноши; разве что какой-нибудь почтительный сын составит компанию любимой матушке; балкон занят людьми почтенными, партер — людьми зрелыми. Неужели молодые люди не любят музыку? Сомневаюсь; куда вероятнее, что они не любят старых кади[589].

В Комической опере женщины ничуть не более красивы, но зато гораздо хуже одеты: одно к одному. Место тюрбанов занимают так называемые крестьянские чепцы, отличительная черта которых состоит в том, что они слывут модными уже много-много лет. Зала походит на крестьянский рынок. В те дни, когда театр представляет занимательную оперу «Калиостро» или восхитительную «Сирену», вид залы, пожалуй, даже приятен: все крестьянки улыбаются и становятся почти хорошенькими. Но если дают «Дезертира» и фермерши все как одна принимаются всхлипывать, зрелище этих трех сотен Перрет, в одно и то же мгновение опрокинувших свои горшки с молоком, наводит тоску; вся эта деревня, объятая безысходным горем, кажется злой шуткой[590]. […]

Но куда же, в конце концов, делись женщины хорошенькие, одетые со вкусом, безупречно элегантные? В каком театре можно их встретить? Ступайте в «Варьете»[591]; там собираются женщины стройные и прекрасные, с изысканными манерами и тонкой талией. В очаровательных капотах из белого крепа или в легких соломенных шляпах являются там прелестницы с чертами самыми тонкими и бросают вокруг взгляды самые нежные; у этих восхитительных красавиц, точно сошедших со страниц кипсека, лица романические, кудри оссианические, бледность байроническая; пленительная смесь хрупкости и свежести, меланхолии и молодости способна свести с ума человека самого хладнокровного. Как же зовут этих женщин? Но их виду сразу ясно, что это женщины приличные. — Не поручусь. — Но скажите же, как их зовут? — Не знаю; они сами выбирают себе имена и часто их меняют. — Как? неужели это женщины фантастические? Но ведь они держатся так же безукоризненно, как самые элегантные из великосветских дам! — Почему бы и нет? Они носят те же шляпы, читают те же газеты, любят тех же героев!.. А если у женщин одинаковые уборы, одинаковый круг чтения и одинаковые похождения, они очень скоро начинают и вести себя одинаково. […]

19 мая 1844 г.

Провинциалы во власти парижских ощущений

— Простите, сударь. — Простите, сударыня. — Извиняйте, барышня! — Да что же это! Зонтиком прямо в глаз! — Как можно! Тростью прямо по ноге! — Но кто эти оцепеневшие прохожие, у которых глаза велики, а шажки малы? Вон тот господин уже четверть часа созерцает здание «Драматической гимназии» — истинный шедевр архитектуры!.. Вот чудеса!.. Мы не знакомы, но он обращается ко мне: — Не подскажете ли, где находится золотой дом? — На углу улицы Лаффита! — А не подскажете ли, где находится улица Лаффита? — Ступайте на бульвар Итальянцев. — Но… этот бульвар… Итальянцев… он-то где? — За Монмартрским бульваром. — Ну тогда понятно: возле Монмартрского холма. — Да что вы такое говорите? До него рукой подать![592]— Дело в том, сударь, что я впервые в Париже. — Оно и видно!

[…] Господин победоносной наружности ведет под руку богато разряженную даму в зеленом платье, красном шарфе и розовой шляпе с перьями. Господин обращается к привратнику, который поливает водой тротуар и прохожих:

— Где здесь стоянка фиакров? — Она перед вами. — Но здесь нет ни одного фиакра. — Их здесь никогда и не бывает. — Тогда почему же это называется стоянкой фиакров? — Потому что они здесь должны быть.

Господин и дама совещаются; результат переговоров: тогда лучше пообедать в «Парижском кафе», а потом пойти в Комическую оперу[593]. Провинциалы входят в «Парижское кафе». Через мгновение они выходят с удрученным видом. Дама восклицает: «Нет мест! Это вы виноваты, я вам предлагала пообедать в два часа, но вы не пожелали. Я лично считаю, что в таком случае обедать вовсе не надобно; пойдем прямо в театр…» Господин, кажется, не разделяет этого мнения; разгорается спор… в конце концов верх берет дама: обед отменяется… но она готова на уступку… Они идут в кондитерскую… Господин подавлен… Жена, желая его утешить, прибавляет: «Но мы поужинаем». Супруги направляются в Комическую оперу.