Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов - Жюль Верн

Небо, по всей видимости, не хотело подвергать его испытаниям. Рок, ополчившийся на Строгова, казалось, на миг вздумал дать ему шанс ускользнуть от него. Эта часть степи, примыкающая кдальней оконечности Байкала, которую он считал безлюдной, благо она такой и является в любое время года, на сей раз такой не была.

Как раз у юго-западного берега озера, там, где оно острым углом вдается в сушу, толпилось с полсотни каких-то людей. Надя заметила их, как только Михаил Строгов, несший ее на руках, вышел из горного ущелья.

В первое мгновение девушка поневоле испугалась: уж не бухарский ли это отряд, присланный сюда, чтобы держать под наблюдением берега Байкала? При таких обстоятельствах им обоим путь к бегству был бы отрезан.

Но Надя в два счета убедилась, что бояться нечего.

– Русские! – закричала она.

Этот последний порыв истощил ее силы: глаза девушки закрылись, голова безвольно свесилась на грудь Строгова. Но их уже заметили, несколько человек из числа этих русских подбежали к ним и тотчас доставили слепого и его спутницу на маленький песчаный пляж, возле которого был причален плот.

Он готовился к отплытию.

Все эти русские были беглецами. Сюда, на берег Байкала, их привели разные обстоятельства, но один общий интерес. Эмирские передовые части согнали их с насиженных мест, они рассчитывали найти убежище в Иркутске и, не имея возможности добраться туда по суше с тех пор, как захватчики заполонили оба берега Ангары, задумали сплавиться вниз по течению реки, русло которой проходило через город.

Сердце Михаила Строгова аж подпрыгнуло, когда он услышал об этих планах. В его игре нежданно-негаданно возник счастливый шанс. Но у него хватило сил скрыть волнение: сейчас он строже, чем когда-либо, оберегал свое инкогнито.

Замысел беженцев был очень прост. Вдоль самого высокогорного берега Байкала в направлении истока Ангары проходит течение, им-то они и рассчитывали воспользоваться, чтобы быстро добраться до единственного байкальского водосброса. Ауж оттуда стремительные воды Ангары домчат их до Иркутска со скоростью десять-двенадцать верст в час. Таким образом, еще полтора суток, и город предстанет перед ними.

Никаких пристаней в здешних местах не было. Беглецам надо было как-то возместить этот недостаток. Соорудили плот или, точнее, цепь плотов, какие обычно вяжут сибирские сплавщики леса. Материалом для сооружения этого плавучего средства послужил пихтовый лес, растущий на берегу.

Стволы, стянутые друг с другом посредством ивовых прутьев, образовали платформу, на которой могли без труда разместиться сто человек.

На этом-то плоту и поплыли Надя и Михаил Строгов. Девушка пришла в себя, взбодрилась. Ей дали перекусить чем Бог послал, спутник ее тоже получил свою порцию еды. Потом она опустилась на груду сухой листвы и уснула глубоким сном.

Отвечая на расспросы попутчиков, Михаил Строгов умалчивал обо всем, что случилось в Томске. Он выдавал себя за жителя Красноярска, который не успел добраться до Иркутска прежде, чем войско эмира подступило клевому берегу Динки, и высказывал предположение, что основные силы бухарцев, по всей вероятности, уже заняли позиции и ведут осаду сибирской столицы.

Следовательно, нельзя было терять ни минуты. К тому же холодало чем дальше, тем сильнее. По ночам температура уже падала ниже нуля. Поверхность Байкала местами начала подергиваться тонким ледком. На озере это было не страшно, здесь у плота был простор для маневров, но меж берегов Ангары, если лед преградит им путь, придется трудно. Итак, все говорило о том, что беглецам надлежит отправиться в плавание незамедлительно.

В восемь вечера отдали швартовы и плот, подгоняемый течением, двинулся вдоль берега. Несколько дюжих мужиков, орудуя громадными шестами, заставляли его не сбиваться с нужного направления.

Командование плотом принял на себя старик, всю жизнь плававший по Байкалу. Это был мужчина лет шестидесяти пяти, продубленный озерными ветрами. Белая, очень густая борода спускалась ему на грудь. На голове он носил меховую папаху, его лицо неизменно хранило выражение непреклонной суровости. Длинный широкий плащ, стянутый на талии поясом, достигал каблуков его сапог. Старик был молчалив: сидел на корме и, произнося за десять часов не более десятка слов, командовал преимущественно жестами. Впрочем, все маневры при управлении сводились к тому, чтобы не дать плоту уйти на закраину течения, которое держалось у берега, от него не отклоняясь.

Следует заметить, что на плоту собрались пассажиры разных сословий. Достаточно сказать, что, кроме мужиков из числа местных уроженцев, мужчин, женщин, стариков и детей, туда затесались трое паломников, которые снарядились в дорогу, дабы посетить святые места, и нашествие застало их в пути. Там же оказались несколько монахов и один поп. Каждый паломник имел при себе посох и флягу, которая болталась на поясе, и все они жалобными голосами монотонно тянули псалмы. Один из них был с Украины, другой – с побережья Желтого моря, третий из Финляндии. Этот последний, уже в изрядных летах, носил на поясе маленькую кружку для пожертвований, запертую на замок: такие обычно висят на церковной паперти. Из всего, что он насобирал за время своего долгого утомительного путешествия, ему не причиталось ни гроша, он не имел даже ключа от замка, который будет отперт не раньше, чем паломник вернется в свой храм.

Что касается монахов, это были пришельцы из северных областей империи. Родной Архангельск, по мнению некоторых путешественников, ни дать ни взять похожий на города Востока, они покинули три месяца тому назад.

Посетили острова Кижи и Валаам, что близ Карельских берегов, побывали в Соловецком монастыре, в монастыре Пресвятой Троицы, в Святоантониевской и Святофеодосийской обителях Киева, издавна столь любимого ягеллонами[9], навестили московский и казанский монастыри Святого Симеона, а также старообрядческий храм в Казани, после чего направились в Иркутск все в тех же одеяниях из саржи, поверх которых были надеты рясы с капюшонами.

Поп, простой деревенский священник, был одним из тех шестисот тысяч народных пастырей, что насчитывает российская империя. Одетый также бедно, как мужики, да и сам-то, в сущности, – не более чем один из них, поскольку, не дослужившись до высокого церковного сана, ранга, не имея покровителей, трудился, как любой крестьянин: за гроши крестил, женил, хоронил. Чтобы спасти свою жену и детей от зверств захватчиков, у него не было иного средства, как только перевезти их куда-нибудь в северные области. Сам же он оставался в своем приходе до последнего. Потом ему пришлось бежать, а коль скоро иркутский тракт закрыт, он – делать нечего – подался на Байкал.

Эти разношерстные представители духовного сословия столпились на носу плота и то принимались молиться, возвышая голос посреди ночной тишины, то умолкали, притом через равные промежутки времени. Каждый стих своей молитвы они неизменно завершали возгласом: «Слава Господу!»

Это плавание обошлось без происшествий. Надя так и осталась лежать, погруженная в глубокое забытье. Михаил Строгов бодрствовал, охраняя ее сон. Усталость могла победить его только после более продолжительных тягот, да и мысль его бежала от сна, непрестанно работая.